Я завороженно наблюдала, как крошечные ломтики тушеного сельдерея и мяса вальсировали над столом; жирные капли подливы нет-нет да срывались на белоснежную скатерть. Подле стряпчего, едва видимая, колыхалась подвижная тень.
Когда мы заняли места, Оглетон приступил к сладкому. Перед вензелями усов парило пирожное с пышной шапкой взбитых сливок. Стряпчий облизнулся в предвкушении, приоткрылрот, смешно вытянув губы трубочкой, но поймал мой взгляд и брезгливо нахмурился.
Ему не стоило отвлекаться:пирожное покачнулось, щедро мазнуло взбитыми сливками пухлый подбородок и сочно шлепнулось на скатерть. Белые хлопья густо осели на приборах и лацканах дорогого костюма. Оглетон смачно чертыхнулся и потянулся за салфеткой, подарив мне неприязненную гримасу. Кассиус расхохотался и сел за стол.
– Поделом тебе, Огастас. Кстати, не забывай – Джаспер не терпит демонических слуг в доме. Потрудись сам себя обслуживать.
– Ах, брось, – сердито воскликнул толстяк. – Джаспера сейчас здесь нет. А ты завидуешь, что не можешь позволить себе такого же бес-лакея. Советую меньше торчать в игорных клубах, и тогда у тебя заведутся лишние деньги. Вижу, ты опять не ночевал дома.
Кассиус беззаботно пожал плечами. Он очень хотел спать, его лицо то и дело сводило судорогой, когда он пытался сдержать позевывания. Тем временем салфетка сама собой выпорхнулаиз наманикюренной руки стряпчего и принялась стирать кремовые потеки с усов и щек. Кассиус искоса наблюдал.
– При всем моем уважении к магии, должен отметить, дорогой Огастас, сейчас ты выглядишь как последний кретин, который без помощи бес-лакея и ложку ко рту поднести не в состоянии.
– В свою очередь, вынужден сообщить тебе, уважаемый Кассиус, что нынче утром ты напоминаешь пропойцу и бездельника, просадившего ночью за картами последние деньги.
Я слушала их перепалку и старалась обрести уверенность. Компания чужих мужчин меня смущала. В общине на ежедневной общей трапезе мужчины и женщины сидели за отдельными столами, в остальное время каждый ел в кругу семьи. Пока я бедствовала в столице, постоянный голод приучил меня не обращать внимания на компании, с которыми я была вынуждена делить стол в грязном трактире; теперь же я стеснялась до невозможности. Кроме того, нервировала еле различимая тень, медленно кружившая вокруг стряпчего.
Кассиус указал на буфет, на котором были выставлены несколько блюд и лежали приборы. Я робко взяла тарелку, набрала всего понемногу и неловко пристроилась на свободный стул напротив Кассиуса.
Мне стоило немало усилий сдерживаться, чтобы не наброситься на еду с яростным остервенением. Но Кассиус и здесь проявил понимание. Он на все лады расхваливал кухарку и неустанно предлагал попробовать все блюда, что стояли на буфете. Отказываться я не стала, но все же проявила благоразумие и решительно положила вилку и нож, когда утолила голод лишь наполовину.