Чжо на несколько секунд застывает, потом отворачивается от сейфа и бросает на Рыжего сложный взгляд. Он мог бы отшутиться, мог бы, как обычно, дурака свалять, мол, сколько тебе лет, сыночка, молоко с губ оботри, но он говорит:
— Я тебе не враг.
Конечно. Никто никому не враг. Все тут друзья друг другу.
Рыжий фыркает и молча разворачивается, молча идёт к двери. «Секьюрити» тоже молчит: только дышит шумно, как бульдог.
— День рождения? — тупо переспрашивает Рыжий.
Йонг смотрит на него, как на идиота. Рыжий действительно выглядит, как идиот — в систему его понимания не сразу усваивается мысль, что Хэ Тянь — живой человек, который однажды появился на свет, что у него вообще может быть день рождения.
— Когда?
— В понедельник, — осуждающе отвечает Йонг.
Он смотрит с таким выражением, как будто Рыжий должен был знать заранее, но мажорчик и в этом его подставил. Кто вообще знал, что он родился в ноябре. Рыжий предпочитал думать, что он возник из воздуха в месте сосредоточения мажорского благополучия, понтовых костюмов и золотых ролексов. Как миражи, возникающие в аномальных зонах. Только в каком-нибудь брендовом бутике или типа того.
— Нужно решить, что мы подарим ему!
Ван уже переполнена инициативы: её глаза горят так же, как сияет на прохладном солнце кошка-блестяшка. Рыжий невольно думает: кому нужно было продать душу, чтобы весь долбаный мир по тебе с ума сходил?
— У меня уже есть подарок, — заявляет Йонг, складывая руки на груди так, что принт «Кланяйтесь Королю Мира» слегка сминается. — В отличие от некоторых, я не забываю про дни рождения своих друзей.
— Я уверена, он не забыл. Просто вылетело из головы.
— Да он даже не знал, посмотри на него.
Ван смотрит. Рыжий переводит на неё тяжёлый взгляд, молча жуёт сэндвич.
— Даже если не знал, теперь знает, — говорит она, обращаясь к Йонгу. — Думаю, они сами решат этот вопрос.
— Какой вопрос? — раздаётся сбоку, и Йонг, как ужаленный, взвивается со своего места.
— Хэ Тянь! — вопит он. — Привет.
Рыжий чувствует перебой в груди и, почти сразу же, руки, накрывшие и слегка сжавшие его плечи. Понимает, что сэндвич в ту же секунду теряет всякий вкус. Дебильное свойство Хэ Тяня — стоит ему прикоснуться, и всё остальное, существующее в мире, отключается. Будто лампочка разбивается, и становится темно.
— Привет, — говорит он и выпускает плечи Рыжего, слегка сжав напоследок пальцы. Садится рядом. Запах чайного дерева тут же накрывает мягкой волной. — О чём речь?
Рыжий прочищает горло.
Не двигается, упрямо продолжает жевать, понимает, что не может заставить себя сделать глоток. Краем уха прислушивается к лихорадочному трындежу Йонга («один мой друг, у него небольшие проблемы, но… он решит все свои вопросы, да я просто… рассказывал о своём друге…»), краем глаза наблюдает за Хэ Тянем, который уже расположился на лавочке, откинувшись на спинку и привычно закинув на неё руки так, что одна рука оказывается прямо за напряженными лопатками Рыжего. Стоит только откинуться назад — и почувствуешь тепло.