».
Где-то к концу XII века перед вайдой открылись новые перспективы. Развитие технологий позволило получать более яркий, сильный и устойчивый цвет, что привлекло внимание богатых покупателей и вывело вайду на рынок роскошных, дорогих вещей[501]. Синий цвет не подпадал под действие «законов о роскоши», определявших сословную «иерархию цветов». Таким образом, синий мог носить любой, кто мог его себе позволить. За следующий век спрос на синюю одежду постепенно превысил спрос на красную, прежний «хит продаж». Синий также использовали в технологии двойного окраса — в качестве как первичного, так и вторичного цвета — для придания стойкости краске или смешивая ее с другими цветами, например со знаменитым зеленым цветом линкольнского сукна или даже с алым (см. здесь).
Начиная примерно с 1230 года, вайду выращивали, как и марену (см. здесь), практически в промышленных объемах[502]. Это вызвало жестокую конкуренцию между торговцами вайдой и мареной.
В Тюрингии производители марены, пытаясь дискредитировать наглого синего выскочку, заставили витражных дел мастеров раскрасить в новых церковных витражах дьявола синим, а не традиционным красным или черным[503].
Однако все эти усилия пропали втуне. Области, где выращивали «синее золото», — такие как Тюрингия, Эльзас, Нормандия — стремительно богатели.
Между тем, закат вайды уже маячил на горизонте — в Индии, а потом и в Новом Свете открывали все новые породы индигоносов. 25 апреля 1577 года представители торговцев и красильщиков лондонского Сити отправили в Тайный совет[504] меморандум, испрашивая разрешение на использование импортированного из Индии индиго для производства более дешевого «восточного» синего: «На сорок шиллингов, вложенных в этот пигмент, получается столько же цвета, как и на пятьдесят шиллингов, вложенных в вайду»[505].
Подобно производителям марены прежде, те, кто вложил свои капиталы в вайду, пытались отсрочить неизбежное. Протекционистские законы вводились год за годом. Император Германии Фердинанд III в 1654 году объявил индиго цветом дьявола; французским красильщикам было под страхом смерти запрещено иметь дело с индиго до 1737 года; красильщики Нюрнберга в это время ежегодно приносили торжественную клятву в том, что они не будут использовать индиго до конца XVIII века. Против индиго развернули целую кампанию «черного пиара»: в 1650 году чиновники в Дрездене заявили, что индиго «быстро выцветает» и «портит одежду»[506]. Все оказалось напрасно. Индиго, при производстве которого часто использовался рабский труд, всегда можно было предложить по цене, гораздо более привлекательной, чем у вайды, а стойкость у индиго при этом была существенно выше. Европейская торговля вайдой рухнула, оставив за собой опустевшие поля и разоренных купцов.