— Ну, давай… Мотоцикл свой заберёшь, когда сможешь. — десантник и пограничник обменялись крепким рукопожатием, обнялись. — Береги её…
— Спасибо тебе за всё, Алексей. Не сомневайся. Её — сберегу.
Проходя мимо ограды древнего монастыря, они чуть притормозили, не в силах отвести взгляд от игры розовых рассветных лучей на кресте собора Воскресения. Лена запустила руку в карман джинсов, вынула завёрнутую в носовой платок пулю со скрюченным о кость кончиком, сунула её под нос своему напарнику, а потом с размаху зашвырнула на освещённую рассветом землю. Может быть, какая-нибудь монахиня и подберёт, пересаживая пионы. Объяснений о загадочном ритуале Михаил от ведуньи не дождался.
Огромный серый медведь с седой мордой встал на задние лапы во всё небо. Грозовая туча на востоке Тверской области проливалась дождём. Двое пассажиров в новеньких куртках из тонкой турецкой кожи расположились в полупустом вагоне. Мужчина сел к окну и моментально уснул. Руку нянчила чёрная перевязь. Платиновая блондинка в бейсболке с надписью «FBR», что всего лишь обозначало «Футбольный клуб Барселона» опустила голову ему на плечо и закрыла глаза. Ей было о чём подумать в течение почти трёх часов пути от главной соперницы средневековой Москвы до её же Ленинградского вокзала. Монотонно успокаивающе стучат колёса. В её рюкзаке — сухой паек, вручённый тверским купцом Поповичем, перевязочные материалы, таблетки. Стук колёс успокаивает, ритм отсчитывает биение сердца. Россия-матушка, вот она где, не в гранитных пешеходных зонах мегаполисов, не напоказ. Она собирает вишню и чинит качели во дворе, гладит по голове захворавшее дитя и выгребает солому из коровника. Низенькие домики с тремя окошками по стене, обращённой к улице. Троица у лица. Чёткий почерк ёлок, пенные валы в голубом небе стекаются, сливаются в объятиях, обещая полив огородам.
Да-да, вот оно… Почерк. Появление Гришки, её старого товарища по журналистским командировкам, представило программу поиска открывалки, как назвал ключ Мишка, совершенно в ином свете. Как если бы в кукольном театре сдёрнули кулису, закрывающую артистов-людей. Или драматическую сцену залил бы кровавый свет софита, превращая её в нечто инфернальное.
«Ты всегда отличишь мой репортаж», — вспомнила она его фразу на прощание. Запоминается последнее, так нас учил ещё Штирлиц.
МОЛΩN ЛАВЕ. Приди и возьми. Лена вспомнила свою первую автобусную туристическую поездку по Элладе. На обратном пути из Аттики, ближе к середине маршрута Афины-Салоники была сделана краткая остановка. Гид-болгарин, нещадно путая падежи, рассказывал о трёхстах спартанцах, занявших узкое ущелье и павших смертью храбрых ввиду превосходящих сил противника. Историку Лене было понятно, что сравнение их подвига с героизмом, скажем, русских штрафных батальонов, тем более со стойкостью полностью вырубленного Большого полка на Куликовом поле, как минимум, некорректно. В России, что по подсчётам историка Ключевского, за 124 года формирования своего геополитического ядра выдержала более 160 внешних агрессий, отчаянное сопротивление было естественным. В отличие от западноевропейских игр, где война была забавой благородного сословия, на Русь шёл людоедский восток. Тот, что жил по законам степи, вырезая всех от мала до велика, дабы не оставить мстителя. Отсюда и ханы поверх горы черепов, и горечь строк летописи: