У меня сжало горло при этих его словах, и я смог только кивнуть головой в ответ.
— Я знаю, тебе придется нелегко, — продолжал он, — и я нечасто это говорю, но после курса терапии, я надеюсь, ты многое узнаешь о себе самом и никогда в жизни больше не поступишь так. И, в конце концов, ты еще сможешь наладить нормальную жизнь.
Нормальную жизнь. Стоя сейчас в этом офисе и узнав только что о моей дальнейшей судьбе, я даже не начал еще представлять, какой будет эта жизнь. Я не представлял, что смогу найти приличную работу, влюблюсь, женюсь и обзаведусь детьми, о чем давно мечтал. Какая женщина захочет иметь дело с человеком, который признался в изнасиловании? Какое общество примет меня, когда узнает о моем прошлом? Кровяное давление начало расти, когда я внезапно стал представлять сердитые лица отцов, кричащих мне прямо в лицо, чтобы я держался подальше от их дочерей. Я закрыл глаза. Как я здесь очутился? Что было во мне такого, что я позволил себе поступить так ужасно со своей лучшей подругой? Почему я не слушал ее — почему я не смог остановиться, когда она пыталась сбросить меня с себя? Что было не так со мной? Пульс ускорился, словно пытаясь найти ответы на эти вопросы. И внезапно в голову пришла мысль, что мои проблемы с тревожным расстройством зависели не только от обстоятельств, как я полагал прежде. Возможно, когда я лежал на Эмбер, мой мозг находился под властью гормонов, которые захватили его, и, как и сотни раз до этого, я был отчаянно готов на все, даже на невероятные действия, лишь бы испытать облегчение. «Но это не извиняет твой поступок, — сказал я себе. — Даже если приступ тревожного расстройства и сыграл свою роль, должно было быть еще что-то в моем подсознании, что позволило мне перейти черту».
— Спасибо, — сказал я Питеру, хотя не был уверен, что когда-нибудь моя жизнь станет нормальной. Я был слишком растерян, чтобы даже начать думать, что такое возможно. И тем не менее, когда я вышел на улицу, я понял, что единственный поступок, который я мог предпринять, чтобы пережить этот момент — а может быть, и всю оставшуюся жизнь, — это сосредоточиться на том, что я смогу сделать для Эмбер взамен того, что отнял у нее.
Во вторник утром в середине декабря, спустя неделю после встречи с Питером, мы с ним вошли в здание суда и направились в зал, где мое чистосердечное признание будет официально запротоколировано, а наказание объявлено.
Я находился в состоянии ужаса. Тревожное расстройство бушевало во мне словно река, пытающаяся утопить слабо звучавший голос в голове, который шептал, что я поступаю правильно. Я размышлял над тем, могу ли я еще изменить свое решение. Если бы я мог рассказать Питеру, что это Эмбер похитила меня и стреляла в меня, чтобы заставить признаться в совершении преступления, которого я не совершал. Это было большим искушением — пойти по этому пути, где моя жизнь не будет загублена.