И здесь произошло непредвиденное. На многих кораблях, базирующихся на Советской Гавани, Сахалине и Камчатке в те годы матросы заводили для забавы медвежат. Брали их на корабль совсем крошечными, кормили, баловали до возраста, когда медвежата начинали матереть и держать их становилось опасным. Была такая маленькая медведица и на «Вертком», звали ее Машкой. Она пользовалась всеобщей любовью экипажа и обладала полной свободой, посещая любые помещения корабля, лакомясь тем, что попадалось в ее лапы из съедобного. Как-то сменившись с вахты и зачитав черновые записи Адмиралу Родионову, я спустился в каюту командира (которую временно занимал контр-адмирал) и увидел неожиданную картину: посредине каюты на адмиральской шинели мирно похрапывала Машка, а на столе лежал частично изорванный и залитый чернилами чистовой вахтенный журнал. Дело было ночью. Поднявшись на ходовой мостик, я доложил обо всем командиру. Реакция командира была мгновенной. Он вызвал вестовых, приказал им изгнать из каюты Машку, отпарить и отгладить адмиральскую шинель, поднять Малиновского, Лилеина и в каюте старпома (которую сейчас занимал он) полностью переписать в новый вахтенный журнал все записи, что мы и сделали за несколько часов. Машку в наказание заперли в одну из свободных кладовых до возвращения в базу. Так мы и не узнали, познакомил ли командир адмирала Родионова с этой историей или не стал его расстраивать.
Несколько дней и ночей поисков результатов не дали. Заканчивалось топливо, команда давно перешла на сухари, все меньше и меньше оставалось надежды на благополучный исход поисковой операции, так как действия других участников поиска были также безуспешными. Корабль получил приказание возвращаться в базу. С помощью ледокольных буксиров «Верткий» с трудом пробился в бухту Постовая, и стал на свое место. Сослуживцы и друзья с соседних кораблей расспрашивали нас о поисковой операции. Что мы могли им ответить?
Потеря одного человека — горе для семьи, родных и близких. От болезней, происшествий на автомобильных дорогах при авариях гибнут тысячи людей. Но особенно горько и больно переживают миллионы людей гибель экипажей подводных лодок и кораблей в море. Мне пришлось пройти все океаны мира и десятки морей и проливов, решая различные малые и большие задачи. Судьбе и воле обстоятельств было угодно сделать меня участником многих морских трагедий, руководителем многих спасательных операций на море. Могу на склоне лет уверенно сказать, что драма на море, связанная с гибелью людей оставляла у свидетелей и, тем более, участников незаживающие рубцы на сердце. И если в молодости эти раны компенсируются силой и энергией молодого, не изношенного организма, то в зрелом возрасте и старости они становятся незаживающими, каким бы здоровьем и силой воли не обладал человек. Вот для меня первым таким потрясением была гибель в Татарском проливе осенью 1952 года подводной лодки С-117. Подводные лодки 90-й бригады подводных лодок и эскадренные миноносцы 17-й бригады эскадренных миноносцев стояли рядом в бухте Постовой и совершенно естественно, что трагедия подводников так же больно переживалась и экипажами эскадренных миноносцев».