Идет Пинцеш, зеваки у ворот расступаются перед ним на две стороны. Словно Красное море перед народом Моисеевым.
У ближних соседей лампада светится в сенях; под лампадой стоит баба, Агардиха, а рядом, на скамеечке, старик сидит, Ференц Мартон. Он хозяин дома, Агардиха же за птицей поставлена присматривать.
— Еще хотите кусочек, дедушка? — говорит Агардиха и лезет в печь. Отщипывает ногтями куриную грудку, в рот себе бросает. Потом и всего цыпленка достает. Хорош цыпленок, славно подрумянился. Отдает его старику.
— Эй, хватит, пожалуй, дочка, — бормочет старик. Но цыпленка берет. Ест прямо так, без хлеба.
— Ничего… кушайте на здоровье. Свадьба нынче. Всем хватит, — чувствует Агардиха, до чего это хорошо — доброй быть. До чего хорошо — накормить досыта этого старика, который, пожалуй, за целый год столько курятины не съест, как за этот вечер. Хочется ей, чтобы старик до самой смерти поминал ее добрым словом. Вся печь противнями уставлена, на противнях — горы жареной птицы. Сколько ее здесь! Ешь не хочу…
— Ну, готово у вас? — входит Пинцеш.
— Готово. Все готово.
— Ну, коли так… скоро придут за курами, а ты здесь оставайся, — и уходит.
Агардиха оглядывает сени: куда бы еще цыплят припрятать?.. Старику надо оставить, да и еще кому-нибудь, кто окажется…
А шафер на кухне торопит стряпух. Еще бы: гости сидят голодные. Только пьют. А от вина еще голоднее становятся. Да и пить-то перестали, боятся, что вино ударит в голову. Хохот, правда, не утихает: видно, застольник свое дело знает хорошо. Но вот стало тихо: словно закрыли дверь на улицу, где бушует буря: входит шафер, в руках у него большая миска, за ним вереницей парни, тоже с мисками. Парней — человек восемь. Стоят друг за другом, от мисок пар поднимается, и они словно бы нюхают этот пар. Ну а шафер начинает свое:
Добрый вечер дорогим гостям желаю!
Вот, стало быть, повар трудился не всуе,
Добрый суп с чигой вам несу я.
Кушайте, любезные гости, досыта,
Такой вкусный суп сварить ведь не просто.
Нет в нем ни гуся, ни тебе утки,
Говорю всерьез, а не ради шутки.
Как пес его сюда я,
Берег пуще гла́за,
От голодных волков отбивался три раза.
Кушайте, дорогие, освобождайте блюда,
Потому что есть у нас и получше блюда.
Две тощих блошки плавают в плошке
Да ворона на суку, сварена в собственном соку.
А еще к нам в котел попали
Две лягушки да три мухи с четырьмя клопами,
Кто есть не станет, после пожалеет…
Так что кушайте, гости, на здоровье!
Ставит он миску перед первым сватом и на пальцы дует: «Ух, ты, и горячо же…»
То, что он рассказывал, не что-нибудь, а стих. Правда, стих тот длиннее был бы, да не смог шафер дальше рассказывать: очень уж пальцы жгло. Парни молча ставят свои миски по одной на четыре-пять человек. Суп в мисках — золотистый, наваристый, чига в нем — тоже золотистая… А запах такой, что и мертвый поднялся бы из гроба попробовать.