— Э! Стой! — кидается было за невестой Лайош Ямбор.
Да артиллерист поворачивает невесту вокруг себя — и Ямбор, промахнувшись, валится, будто штукатурка со стены, прямо на колени какой-то бабе. Опять стоит громовой хохот, и артиллерист на минуту-другую выпадает из общего внимания. Остальные ряженые отплясывают чардаш, с коленцами, с прихлопом; сквозь гам, сквозь топот говорит артиллеристу Марика:
— Йошка… что ты делаешь со мной, Йошка?
— Что? Пока еще ничего. Еще только собираюсь… — и ведет Марику поближе к музыкантам.
— Уходи, оставь меня в покое… ты сам хотел этого… Добился своего, так хоть теперь меня не терзай…
— Я хотел? Эх, чего я хотел… — и прижимает Марику, чужую невесту, к своей груди.
— Йошка, пусти, ради бога, увидят же…
А Красному Гозу теперь все равно — будь что будет… Окончательно понял он: нет ему жизни без Марики. Даже представить себе не может, что никогда больше не услышит этого задыхающегося шепота, не обхватит в танце этот сильный и гибкий стан, что никогда больше не лягут ему на плечи ее руки. Нет, нет, не может такого быть… Ладонь его соскальзывает по легкой ткани подвенечного платья, которую словно насквозь прожигает горячее девичье тело; саблю вытаскивает Красный Гоз, Держит ее, острием вниз.
— Йошка… если ты хоть немножко меня любишь, образумься, Йошка… слышишь? — шепчет Марика; но шепчет словно бы про себя, как молитву, ночью, в постели, когда все кругом спят.
— Образумиться? Не бойся, я в своем уме. Если хочешь знать, никогда еще не была у меня голова такой ясной… — много бы мог сказать Красный Гоз, да музыканты уже остановились: хватит для ряженых и этого.
— Кавалеры целуют дам! — по привычке кричит первый скрипач, устало опуская смычок.
И снова — визг и хохот, потому что ряженый в шубе обеими руками схватил жену Ямбора за шею и целует ее без передышки в толстые щеки. Ямбор дважды попытался было вскочить, да не смог: с ужасом чувствует он, что ноги ему не подчиняются. Сначала только в голову вино ударило, теперь вот, значит, в ноги… Остальные ряженые тоже стараются, кто как, дам своих целовать. Дочка Марцихази сначала одну щеку закрывает ладонью, потом другую — да все с опозданием, потому что ряженый как раз целует ее с противоположной стороны.
Только артиллерист и невеста тихо себя ведут, мелким танцевальным шагом возвращаясь к столу.
— А теперь отпусти, Йошка, богом тебя молю…
— Ладно. Только знай: нынче я или деревню подожгу, или же… — и, щелкнув каблуками, отходит. Смотрит на остальных ряженых, которые совсем разошлись, веселя публику; сигарету вытаскивает, закуривает. Наверное, никто, кроме Марики, не заметил, что сигарета дрожала у него во рту.