Странно Тарцали, что теща не отвечает; поворачивает он Пирошку, чтоб показать ее и с другой стороны. А та не противится, что бы с ней ни делал муж. Лишь голову прячет в подушку. Словно остальное вовсе и не ее.
— Правда, не похудела? — опять спрашивает Тарцали.
— Не похудела, — говорит наконец вдова, а слова будто скребут ей горло. Смутно у нее на душе. Непонятная тоска давит грудь: будто влезла она на чердак, а кто-то убрал лестницу от люка…
Как-то в субботу вечером жарко было в горнице; молодые мылись, приводили себя в порядок… Вдруг видят: вдова тоже несет таз, ставит его за дверью. Потом спускает с плеч рубашку и как ни в чем не бывало над тазом наклоняется. Тарцали с Пирошкой друг на друга в недоумении смотрят. Слышат, как плещет вода, стекая по телу; если не глядеть в ту сторону, можно подумать, что это кошка уплетает галушку.
— Мама, что это вы?.. Может, и юбку снимете заодно?.. — говорит возмущенно Пирошка.
Вдова уши пальцами протирает, обернувшись, говорит:
— А что? Нельзя мне помыться, что ли?
Груди ее — большие и плотные, как капустные кочаны. Годы только с сосков стерли свежесть.
Тарцали как раз скручивал цигарку; хочет прикурить от лампы и, не удержавшись, прыскает прямо в стекло. Лампа гаснет, и он тупо смотрит в темноту, где, словно белое облако, колышется тещина грудь…
А то вдруг вдова говорит, что, мол, больна она. Что к доктору ей надо. Тарцали недавно лед ходил колоть к господину Бернату, так что деньги есть. Отправляют ее к доктору. Накинув шубейку, уходит вдова.
— Знаете что, милая? — говорит доктор. — Выходите-ка вы замуж, и болезнь вашу как рукой снимет. С нервами у вас не в порядке. От этого давление высокое, оно и на мозги действует…
Может, и прав доктор, а может, просто шутник. Но как бы там ни было, когда вышла вдова из амбулатории, щеки у нее полыхали румянцем, в синеву отдавали. Раздувая ноздри, оглядела она улицу хмельным взглядом, отправилась домой.
А дома от нее и слова нельзя было добиться. Села к столу, на обычное место, раскрыла библию и принялась читать с жадностью.
Когда-то много читала она библию. Особенно после того, как муж ее помер. Тогда перед ней два пути было. Или снова замуж — уж и сватался к ней один человек, — или в секту вступить. Выбрала она второе. Решила посвятить себя Священному писанию и дочери-сиротке.
В то время вербовала в секту народ нестарая еще баба Сатлериха. А как набралось достаточно, приехал из Нешты проповедник и окрестил их в Кереше, как когда-то пророк окрестил иудеев в реке Иордан. Вдова Пашкуй тоже приготовилась было креститься в следующее воскресенье — да тут случилась беда. Сатлериху застали в осоке с пастухом. Кого уже окрестили, тот говорил, дескать, грешен человек, потому что дьявол его искушает, а те, кто только собирался, почти все разбежались. Так и не вступила в секту вдова Пашкуй. Многие, однако, раньше туда попали: Модиха, например, Андраш Такарош, Гергей Ваш и другие. Собрались они, пошли к проповеднику: мол, беда, преподобный отец, пустая стоит молельня. «Пускай отсеиваются плевелы, тогда останутся истинно верующие», — ответил им проповедник. А вместе с плевелами отсеялись чуть не все верующие.