— Эх, пить охота… — говорит со смехом Макра и снова берется за кувшин. Пьет. По третьему разу обходит, кувшин парней — и больше нет воды в доме. Маргит чуть не со слезами смотрит в стол, запорошенный перьями. Она тоже ждала чего-то от этих посиделок, как и все остальные девки. Одной Илонке Киш хорошо: сидит довольная, раскрасневшаяся, и все-то ей по душе. Правда, Красный Гоз к ней так и не подошел — так ведь не подошел и к Марике. А этого уже достаточно, чтоб веселой быть.
Неизвестно, как закончились бы посиделки, если бы Красный Гоз не затянул песню:
Всю весну с тобою мы встречались,
А потом с тобою мы расстались…
Пусть твоя матушка бранится,
На тебе не стану я жениться…
Глаза прикрыл, как петух, когда кукарекает, и покачивается, плечами поводит в такт песне.
Смотри-ка ты, не станет жениться. Очень нужно. Встречаться больше не хочет? И не надо, подумаешь… Такие мысли мелькают в голове Марики, и в эту минуту даже Ферко кажется ей не таким уж ненавистным. Он, бедняжка, не похож на этих, только вот… только вот…
— Поиграем, девушки, в «кто на кого сердится», — предлагает Илонка; оборачивается назад, берет перышко и дует его Красному Гозу прямо в глаза.
— И на кого ж ты сердишься, Илонка? — спрашивает Ирма, которая, всем известно, каждой бочке затычка.
Илонка кривит рот, и красивый ее подбородок становится злым, морщинистым.
— Я-то ни на кого не сержусь. А кой-кто и сердится, правда, Марика? — И к Марике наклоняется.
Кажется Марике, больше она не выдержит, вскочит сейчас и убежит. Но понимает: если уйдет, еще безжалостней посыплются на нее насмешки. Нет, не уступит она, не поддастся. Ни за что на свете… Она еще покажет, еще будет кой-кому плохо… Она откидывает назад голову, поднимает руки — поправить волосы, и с вызовом смотрит в зеркало, что висит как раз напротив. Тень Марики на стене все за ней повторяет. И Красный Гоз, на тень глядя, вдруг чувствует, что дыхание ему перехватило. До чего ж ему знакомо это движение. Да и не только это… Ох, трудно будет вырвать Марику из сердца… И почему за ней тоже не дают полклина земли да еще дом? До чего ж несправедливо устроено, что одной девке достается хорошее приданое, а другой — ничего. И, опять прикрыв глаза, покачиваясь, заводит он другую песню:
Зря ты, девка, слезы, льешь…
То, что было, не вернешь…
И чудное дело: столько в горнице народу, а никто ему не подтягивает. Одна лишь Илонка что-то там блеет, да голос у нее до того дрянной, что скоро она и сама замолкает. Лишь под нос себе тихонько мурлыкает да ногой качает. Марике, правда, кажется, что Илонка не мурлыкает, а похрюкивает да повизгивает. Ну, это так и должно быть… Даже парням поначалу не по себе становится. Жалко им Марику, бедную.