— Я ведь просто интересуюсь… тоже вот дров хотим купить, — и уходят полицейские, даже не дождавшись ответа.
И на почту прямиком.
— Господин почтмейстер… — старшой, повесив ружье на локоть, наклоняется к окошечку.
В окошечке показывается почтмейстеров нос, на нем блестят очки.
— Бефель, герр корпораль[10]…
Любит пошутить господин Марцихази, когда он в хорошем настроении.
— Хочу у вас узнать… скажите, вы продавали старые телефонные столбы?
— Кому?
— Неважно кому. Важно, продавали ли кому-нибудь…
— Неважно? Как это неважно? Дело в том, знаете ли… — Марцихази смотрит задумчиво на полицейского. Зима, мерзнущие мужики, тепло от горящих поленьев, что нарублены из телефонных столбов… да нет, вряд ли, линия ведь в исправности. — А что-нибудь случилось?
— Ничего не случилось, вот только…
— Ну и хорошо. Не будем беду накликать, беда сама придет. Продавали мы столбы, еще летом и осенью. Потому я и спрашиваю — кому.
— Красному Гозу. Йожефу Красному Гозу.
— А он что говорит, когда купил?
Опять неладно, опять не так он начал, черт подери…
— Он говорит… осенью купил, — может, хоть здесь вылезет шило из мешка.
— Ну и обманщик! Не могут эти мужики не соврать. Неправда: летом он их купил.
Так… значит, верно: на почте все-таки купил. Стало быть, и этот след оборвался. Опять придется с самого начала начинать. А ведь как хорошо было пошло все. Уцепился за дрова, а вытянул и кур, и все, что в деревне пропало за последний год… То есть хотел вытянуть, да не вышло… Снова шагают полицейские по улице.
Оживленной стала улица: ходят люди туда, сюда. Больше все бабы. У каждой под мышкой курица, а то и две — для свадебного стола. Некоторые детишек снарядили или стариков — кур отнести. Сидят куры под мышками притихшие, только перья на шее взъерошены.
А у Тотов — работа в разгаре. Четверо-пятеро баб щиплют кур у колодца. Рядом — миски, тазы, горячая вода в ушатах; то одна, то другая обмакивает руки в воду: хоть мороза и нет, а все ж деревенеют пальцы. Вдова Пашкуй восседает среди них царицей, кур, цыплят щупает.
— Кто это недоростка такого притащил? Ишь ты, чистый воробей, — берет она какого-то хилого цыпленка.
— Этого? Должно быть, как его… Макра, — отвечает ей Агнеш Киш, жена старшего брата Тарцали; она, конечно, понятия не имеет, кто цыпленка принес, но с Макрой они давно не ладят — а недруга хоть за глаза уколоть, и то радость.
— Чтоб он ей поперек горла встал… — сердится вдова. Окунает цыпленка в горячую воду, ощипывает проворно.
А вообще-то бабы не скучают: только что кувшин горячего вина распили с добрым куском калача. Руки мелькают, работа спорится.