«Хорошо получилось».
«Да, неплохо, — сказал Слава и рассмеялся. — Даже лучше, чем я ожидал. Только я теперь не знаю, о чем говорить. Я с вами уже столько мысленно переговорил, что, кажется, больше и не о чем, что вы и так все знаете».
«Ну, давай о себе, сперва о себе, а не об отце, о нем позже, что там произошло тогда, когда я уехала бог знает сколько лет назад».
«Ну, все и произошло, как вы тогда говорили, — сказал Слава, глядя в пол. — Отца правда выпустили к юбилею. Я тогда еще слегка удивился вашему такому пророчеству. (Сейчас забавно.) Затем велосипед, мотороллер, мотоцикл. Еще меня отец пытался за границу отправить учиться, но, к счастью, ничего у него не получилось, так я думаю. Особых способностей к иностранным языкам у меня нет, понятно, что особых способностей и не нужно, если их в итоге каждый младенец выучивает, когда в среду попадает языковую, это все отговорки. Но вот эта движуха псевдолитературная меня в итоге захватила. Я ведь все ваше прочитал в итоге, и не только ваше. Знали бы вы: насколько это подчас прекрасно и без наркотического эффекта. Но в тот момент это все же такой движ был криминальный, но, понятно, что к нему я не был приспособлен. В химии карьера барыги рушится, если он сам начинает ставиться, а тут наоборот, если не чувствуешь ничего и не ставишься — как определять стишок от слов в столбик? Отец, честно говоря, возликовал, когда я ему признался, что пробовал — и ничего. Он считал, что очень смешно, когда династия вымирает таким образом — один не может ничего написать, а его сын уже ничего не чувствует. Но я как-то пытался вывести формулу того, вставляет или нет, чтобы по чисто теоретическим выкладкам понять, как это все работает, ну и, понятно, за труды Лотмана зацепился, потому что у него такая же проблема была в отличие от многих других. И универ, а затем вот просыпаюсь, а я уже весь женатый, отец семейства, и надо идти на заседание кафедры, что-то там умничать, а затем принимать зачеты, и это настолько дико вдруг внезапно показалось, потому что я, кажется, не мог вырасти из себя такого, какой я был. Насколько помню, мне комиксы „Утиные истории“ нравились в то время, когда кто-то уже классикой проникался, еще „Медвежонок Бамси“ какой-то, сейчас даже вспомнить не могу, что у него там было. Не уравновешивается это как-то, то, кем я был, и то, во что превратился, причем в классике же, как правило, есть такой переходный момент от одного человека до того, в кого превращается этот человек в конце. Я совершенно не помню. Настолько плавно я в это въехал все».