Ну, класс — и класс. От класса этого многого и не ждали, тем более что школа оказалась аналогом первой тагильской. Пара человек ее только и задевала одним своим присутствием — мальчик, ковырявший свое красное от прыщей лицо прямо на уроках, и другой мальчик, что баловался, изображая из себя развязного уголовника и беспрестанно перекидывавший янтарные четки в руке, как только выдавалась свободная минута. Это было, можно сказать, баловство — в одном из классов какой-то персонаж вообще несколько раз был замечен онанирующим на уроке, при этом ни разу факт поимки его не смущал, а даже веселил, будто неожиданная шутка, и не только его это веселило, но и его одноклассников. «И ведь он в десятый собирается!» — тихо и культурно выходила из себя на педсовете пожилая Тамара Ивановна — тоже математичка, как Лена.
За исключением вот этой пары человек с четками и прыщами, остальные сначала были совершенно обыкновенные, вроде массовки в советском фильме про школу, и если чем и пытались выделиться, то Лена почти этого не замечала, хотя были среди них и считавшие себя, может быть, выдающимися чем-то, талантливыми, иначе какие это подростки, если не считают? Увидев несколько нервную мать ученика с прыщами, Лена даже не стала говорить ей, что сын у нее ведет себя не очень нормально, потому что подумала, что мать примется дергать пацана по этому поводу, если еще не дергает, тот будет психовать еще больше, сильнее начнет ковырять лицо, будут они так ходить по кругу до самого выпускного, тем более с математикой было у него все в порядке: не лучше, не хуже, чем в среднем по классу из пятнадцати человек, да и сама Лена была не без странностей, чего уж тут: собственный ее крупный недостаток чудом просто не выражался в том, что она не направляла недовольство собой на частично подконтрольных ей учащихся, а обращался в новые стишки. В этом, право слово, было что-то от этой вот угревой сыпи.
Мальчика с четками звали Слава, тем сильнее было недовольство тем, что он единственный из класса усмехался каждый раз, когда Лена произносила фразу «квадратный трехчлен». Ну, единожды, ну, под настроение — можно было еще понять, но ведь не все время. Через полгода, когда отношения с учениками слегка скатились частично к фамильярности в рамках, впрочем, приличий, Лена не выдержала очередного смешка и спросила, а ужас от произносимого как бы бежал за вопросом, но чуть позади, так что не успел закрыть Лене рот: «Егоров, что ты так радуешься этому трехчлену? Представляешь, что тебя на него садят, что ли?» Класс коротко грохнул. Если бы Лена добивалась того, чтобы все оставались серьезными каждый раз, когда она упоминает трехчлен, то была бы не довольна собой, потому что какое-то время результат шутки был обратным: подопечные начинали ехидно улыбаться и коситься на заднюю парту, где сидел Слава. Но Лена просто ляпнула, не подумав, а потом отчасти радовалась, что класс ее не выдал, не рассказал шутку ни учителям, ни тем более родителям.