— Бог остерег вас. Вы еще не выполнили своего долга, вы еще не договорили вчерашних слов ваших.
Она сделала нетерпеливое движение, точно упрекая себя за эту откровенность, и опустила глаза.
— Вспомните, что в ваших руках судьба невинного, — сказал я. Она подняла голову, подумала немного и спросила:
— Чего вам от меня еще нужно? Вчера я все сказала.
— Вы сообщили только факт, суду нужны подробности; я попрошу вас рассказать теперь, каким образом совершено вами убийство?
Она снова опустила голову низко-низко и, перебирая руками складки своего платья, думала. Я не мог видеть ее лица, но догадывался, что нерешительность овладевала ею. Через минуту она посмотрела на меня пристально, подавила вздох и, повернув лицо в сторону, сказала:
— Я могла и оговорить себя… Чего вам от меня нужно? — вдруг вскрикнула она и впилась в меня блестящими глазами.
— Я исполнитель, Анна Дмитриевна, — сказал я мягко.
— Верховного правосудия?
— Да, правосудия.
— Но разве мало вашему правосудию того, в чем я созналась? Оно хочет подробностей, воспоминаний, оно хочет, чтобы я душу перед ним вывернула, чтобы я пережила вновь… Нет, не будет этого!.. У вас нет доказательств!
Я подошел к несгораемому шкафу, достал бритвы и положил их на стол.
— В этом футляре одна из бритв вашего брата, — сказал я, — в запечатанном свертке находится совершенно подобная бритва, составляющая с этой пару.
— Так что же?
— Этой бритвой зарезана Русланова.
— Почему же именно этой?
— На ней ее кровь. На ней волосы из ее брови.
— Как же вы докажете, что на бритве ее кровь?
— Это докажет врачебное ведомство.
— Как же оно узнает, чья это именно кровь? И почему из того, что на бритве кровь, можно заключить, что я убийца?
— Вот вам другое доказательство, — сказал я, показывая записку, отобранную у модистки Мазуриной.
— Я не знаю этой записки.
— Записка выпала из кармана вашего платья, которое переделывалось у Мазуриной после бала.
— Я где-то читала, что одного убийцу нашли по пуговице, оторвавшейся от его жилета. Вы, должно быть, уголовных романов начитались и подбираете всякий вздор. Я ничего больше не скажу вам.
Она замолчала и упорно стала смотреть в сторону.
— Я, конечно, не могу заставить вас говорить. Не угодно ли вам удостоверить вашей подписью, что вы отказываетесь дать показание?
— Не желаю.
Я вышел в переднюю и сделал распоряжение о том, чтобы ко мне немедленно доставили арестанта Ичалова. Появление его, казалось мне, должно дать другое направление показаниям Бобровой. Мы оба молчали. Она то вставала и подходила к окну, то садилась снова. Я раскрыл книгу и старался читать, по временам взглядывая на нее. Она раз поймала меня на этом и, усмехнувшись, сказала: «Какое интересное tête-à-tête