Я вернулся в дом, чтобы узнать, не было ли в числе гостей архитектора, и, отыскав его, просил составить план дома. Он обещался доставить его мне на следующий день.
Гости стали разъезжаться, но между ними не было того веселого говора, с которым обыкновенно расстаются после бала.
Признаюсь, пробуждаясь не раз от тревожного сна, в котором я провел остаток ночи, я думал: не было ли все случившееся плодом сновидения, так необычайно казалось мне совершенное преступление.
Следующий день принес с собою раскрытие новых обстоятельств, которые на балу не были обнаружены.
Падение лестницы давало повод предположить, что ее мог уронить сходивший по ней человек. Кто же другой мог быть этот человек, как не убийца Руслановой? Но вот задача: был ли он в доме Русланова до совершения им преступления, или же он вошел из сада по лестнице, убил Елену Владимировну и затем ушел тем же путем? Узнать это было чрезвычайно важно. Следы крови в саду давали основание предполагать, что бежавший преступник ранил себя, падая вместе с лестницею. Еще накануне словесные расспросы привели меня к убеждению, что никто из посетителей не уезжал с бала до моего приезда, и все были задержаны по распоряжению Матова. Но нельзя было поручиться, чтобы кто-нибудь не скрылся через окно, тем более что посторонний человек, который бы взобрался по лестнице, должен был бы знать наперед, что он найдет свою жертву именно в той комнате, которая сообщалась окном с коридором. Я был более склонен верить, что убийца находился на балу до совершения преступления.
С десяти часов утра квартира моя начала наполняться людьми, призванными к допросу. Хотя показания их уже были мне большей частью известны, но предстояло все-таки допросить их обо всем формально. Я принужден был ограничиться этими расспросами, пока сыщики и полиция не представят каких-либо новых данных.
Удивительнее и загадочнее всего явилось то обстоятельство, что убийца ничего не похитил; а потому невозможно было догадаться, что могло быть причиной убийства.
Я уже приступил к допросам, когда мне доложили о приезде Русланова.
Я велел его просить.
Старик вошел ко мне не с тем видом, какой он имел накануне. Он вошел тихо, едва передвигая ногами. Седые волосы его как будто еще более посеребрились за ночь. Он показался мне постаревшим лет на десять.
Я встал со своего места, чтобы помочь ему дойти до кресла, и хотел сказать несколько успокоительных слов, но старик залился слезами.
Долго пришлось мне его успокаивать.
Я боялся, чтобы с ним что-нибудь не случилось. Однако, выпив стакан воды, он немного оправился. Тогда я спросил его, что он имеет передать мне?