– Шукрам, спасибо… Назрани, – пробормотала она. – Мзивен…
Фалько рассмеялся. Он достаточно знал арабский язык, чтобы понять ее: «Красавчик христианин».
– Это ты красивая, – ответил он.
Он продолжал рассматривать ее, а она, поборов недолгое замешательство, вновь принялась оправлять и разглаживать покрывало. При этом ей пришлось нагнуться, и халат задрался до подколенных ямок, обнажив две широкие полосы смуглого тела. Фалько подумал, что сделано это было намеренно.
– Истек? – спросил он. – Как твое имя?
– Карима, – отвечала она, не оборачиваясь.
Больше он не произнес ни слова, застыв посреди номера и глядя, как она завершает свое дело. Любопытно, что за жизнь у этой горничной. Незавидная, надо полагать, жизнь. Не такая, как у элегантных танжерских дам за столиками городских кафе.
Застелив постель, горничная обернулась к нему с каким-то растерянным выражением на лице. Оправила халат, глядя на свои тряпки и ведро. Фалько вытащил из бумажника двести франков и всунул ей в руку. Вероятно, это было больше ее месячного заработка. Она смотрела на него задумчиво и подозрительно. Он улыбнулся шире, протянул руку и погладил ее шею, почувствовав теплоту ее тела. Она сначала как будто хотела отстраниться, но остановилась.
– Беслама, Карима… Прощай.
Он не рассчитывал на продолжение. И уже собирался выйти из номера, когда горничная неожиданно удержала его за руку, перевернула ее ладонью вверх и поцеловала. Тогда Фалько придвинулся почти вплотную.
От нее веяло запахом утомленной самки. И она была по-настоящему хороша. Он положил ей руку на талию, и от этого прикосновения Карима тотчас изогнулась с какой-то животной грацией.
– Назрани ульд каахба, – услышал он.
И улыбнулся. В примерном переводе это значило – «негодяй-христианин». И это был не худший способ дать ему определение – особенно при таком, прямо скажем, не христианском поведении. Он мягко толкнул женщину на кровать, и Карима, чувствуя его возбуждение, повиновалась с извечной покорностью восточных женщин. И тем не менее казалось, что все происходящее словно бы забавляет ее. Большие черные-черные глаза наблюдали за ним внимательно и насмешливо, и Фалько читал ее мысли: есть минуты, когда мужчиной, каким бы он ни был – богатым или бедным, изысканным или вульгарным, приверженцем Пророка или неверным, – становится так легко управлять…
– Карима.
– Что?
– Ты настоящая дама.
Поняла она его или нет, но засмеялась польщенно и снисходительно, покуда Фалько снизу вверх расстегивал ее халат, мало-помалу открывая смуглую плоть ляжек, куда скользнула его рука, чтобы насладиться шелковистым прикосновением. Ее тело источало жар. А его пальцы в конце экскурсии, не встречая сопротивления, наткнулись на истертые хлопчатобумажные трусики и мягко стянули их, открыв доступ к уже правильно увлажненному входу в густом черном руне вокруг. Потом пришел черед верхних пуговиц, и когда расстегнулась последняя, показались свободно колышущиеся, ничем не стесненные груди с крупными шоколадными ареолами и темными вздернутыми сосками.