– Ты даже не поздоровалась со мной, Брита.
Ах, чтоб тебя, подумал Фалько. Только этого не хватало сегодня вечером.
– Не желаю с тобой здороваться, – ответила она.
– Это неучтиво с твоей стороны.
– Оставь меня в покое.
Она крепче вцепилась в руку Фалько. В правую. Но он предусмотрительно высвободился.
– Я несколько раз тебе звонил, – настойчиво продолжал Лоуриньо.
– Мне много кто звонит.
Фиакр уже стоял у тротуара – швейцар расстарался. Но Лоуриньо опередил Бриту и ее спутника и преградил им путь.
– С-сука, – будто выплюнул он.
Фалько поморщился. Это, конечно, уже чересчур.
– Позвольте пройти, – сказал он, намереваясь проводить Бриту к экипажу.
– Он назвал меня сукой! – скандально воскликнула та. – Ты смолчишь?
– Садись в коляску. Едем.
Но тут опять вмешался Лоуриньо. Он стоял перед ними, опустив и чуть разведя руки, как готовый к схватке борец.
– Я тебя убью, – сказал он Фалько.
Тот тяжело вздохнул и выпустил руку Бриты. Твердо взглянул в нависавшее над ним лицо противника и проговорил раздельно:
– Ты в своей жизни еще никого не убил.
То ли тон, то ли выражение лица. То ли взгляд. Но в глазах Лоуриньо мелькнуло сначала удивление, потом осознание, потом опасение. Он отступил на шаг. Что-то он здесь не предусмотрел, и затуманенный алкоголем мозг пытался постичь – что же именно? Но продолжались его раздумья всего две секунды: больше времени Фалько ему не дал, сделав шаг вперед – тот самый, что уступил ему португалец, и с улыбкой широко раскинул руки, словно для дружеского объятия, устраняющего любые недоразумения. И одновременно, не переставая улыбаться – улыбка притупляет бдительность противника, – ударил его коленом в пах, отчего Лоуриньо сложился вдвое от неожиданности, а потом от боли. Тем не менее Фалько знал, что настоящее сокрушительное действие удары такого рода оказывают лишь через секунды три-четыре, а потому срезал путь к победе, ткнув португальца локтем в лицо. Тот упал на колени и со всхлипом втянул воздух, одну руку держа перед глазами, другой зажимая пах.
Фалько обернулся к швейцару и протянул ему сложенную вдвое купюру.
– Вы подтвердите, что этому сеньору стало нехорошо, – сказал он очень спокойно. – Потерял равновесие и упал. Вы ведь видели, не правда ли?
Швейцар прятал бумажку в карман своей тужурки с галунами. До этого он был возмущен до глубины души, но теперь улыбался от уха до уха:
– Святая правда, сударь!
Фалько в ответ послал ему заговорщицкую улыбку. Улыбку того, кто неколебимо убежден в жестокости, глупости и жадности двуногих тварей земных.
– Немного перебрал виски.