И тогда Борис, забрав гармошку, ударяет его так, что тот должен упасть навзничь с бережка в весеннюю воду.
Эта сцена долго не получалась. Ведь падать Кадочникову нужно было в обозначенное место, где в талой воде специально вырубили кусты. При малейшей неточности он просто исчезал за прутьями. К этому прибавьте, что каждый раз при неудачной съемке нужно было еще мгновенно сменить намокшую шинель.
Время уходит: Калатозов нервничает; Урусевский прирос к камере. И вот, при очередной попытке снять, я, стоящий вплотную к Кадочникову, вижу, что он оступился и опять падает не туда, где по кадру ждет его Урусевский. Я успел схватить его руку. Он вцепился в мою другую.
Всей тяжестью он летел с бережка, а вместе с ним — я. И вот, сцепленный с ним руками, я полетел лицом в воду. Кажется, даже успел увидеть обрубленные палки кустов и задрать вверх голову.
Очнулся, когда меня в мокрой кровавой шинели уже запихивали на заднее сиденье машины. Услышал, как впереди говорили, что мы едем в Дмитров. Там была ближайшая больница.
Пока добирались, операционный день уже закончился. Главный хирург, он же и главный врач, Просенков собирался уходить. По дороге, увидав меня в коридоре, он как-то странно, без вопросов и осмотра, велел снять с меня шинель и уложить на стол. Помню, его спросили, как мыть лицо. Он ответил: «Не надо. Я сам». А лицо мое было месивом грязи, грима и крови, поскольку всю дорогу я промокал и зажимал раны полотенцем.
Признаюсь, врач показался мне каким-то слишком сухим и строгим. Я-то думал — увидав меня, он ахнет! Всё забегают!.. Пока он зашивал мой разорванный нос, другие дырки, я думал только о том, как быть дальше, если с кино закончено. А он сосредоточенно «колдовал», принимал от сестры разные инструменты, названия которых я сроду не слышал.
Конечно, в больнице, да еще в маленьком городе, все про всех всё знают. Уже на следующий день я понял, насколько почитаемый человек наш «главный». И не только в городе, но во всей обширной округе. Оно и разумеется: с первого до последнего дня на фронте полевым хирургом. Потом все силы — на восстановление этой больницы, всего медицинского дела в городе и районе. Зайдет в палату — и у больных праздник! В общем, когда на третий день приехали меня забирать в Москву, в «настоящую» больницу к «светилу» именно лицевой хирургии, я остался у Просенкова.
Кстати говоря, потом, при возобновлении съемок, меня показали специалистам. Просенкову тут же предложили место в Москве. Оказалось, что он заштопал меня не специальными лицевыми нитками, а теми, какие только и были тогда в больнице, — для полостных операций. В ответ Просенков поблагодарил начальство и отказался.