— Ну и шутолом!
— Артиз. Ему бы только в балаган.
— Муки и на заправку нет, а духу-то сколько в нем: поет тебе, как птица.
— Зато мир видит. А мы — тараканы в щели.
Петр жил, как актер на сцене: сыграл роль и отправился домой — там другая жизнь. Петр отличался от актера, пожалуй, тем, что у него другой-то жизни и не было: «дом» был один — мир, населенный людьми, разрозненными и злыми, как голодные лисы… И Петр Морев над всеми горестями, поступками людей подсмеивался, шутил, всякой беде и невзгоде находил легкое, порою даже возвышенное оправдание. Только к одному он относился всегда серьезно и тут, казалось, сходил со сцены.
— Учись ладнее, — говорил он, сам неграмотный, с благоговением и удивлением заглядывая в учебники сына. — Ведь вон на плотницкой работе… уж куда я все знаю, а подойдет инженер там али кто и разумную поправку внесет в мое дело. Глядишь: «Эхма, руки-то беленькие, сроду топора, видно, не держали, а умом человек тяпает». Богатство — это зря. От богатства люди звереют. А вот наука — ее забирай больше, охапками. Эх, мне бы малую толику грамоты, показал бы я всем, как жить. Перво-наперво… Впрочем, найдутся ученые и покажут, как жить надо. Верю. Может, ты будешь ученым — хорошо: ты испытал ее, жизнь, и горькую и сладкую. Не морщись, мать, мы слаще других живем: не воруем и никому глотку не грызем.
Он так и умер — неунывающим весельчаком.
После его смерти мать зачахла.
И однажды, лежа на постели, слабым голосом произнесла:
— Не обессудь, сынок, выпускаю тебя из гнезда, как неоперенного воробышка, — лети. Я что? Я веточка на дубе. Дуб отец был. Его подкосили, и я — веточка — повяла, — с этими словами она и скончалась.
6
Что дальше было бы с Акимом? Трудно сказать. Все на деревне утверждали: «Парень пошатнулся разумом». Он исхудал, жил взаперти, появлялся на улице только тогда, когда ему надо было сбегать в соседнее село, обменять там в библиотеке книги. Одновременно с ним и само по себе скудное хозяйство пришло в полный упадок: сарай осел крышей, двор зарос полынью, ветхий плетень покосился и ощерился прутьями. А владелец всего этого жил в мире мечты: путешествовал по Индии, Китаю, по Тибету, забирался в седую древность — к царю персидскому Дарию, к Александру Македонскому, а прочитав книгу Фламмариона по астрономии, отрывался от грешной земли и улетал в межпланетное пространство…
Так прошло больше года. И возможно, совсем захирел бы юноша, если бы не вмешался директор двухклассного училища Владимир Николаевич Марков. Он знал Акима как ученика «высокого дарования» и сам подписал ему похвальный лист, утверждая, что этот паренек далеко пойдет.