Я поняла, что правда могла потерять Мира. Я не слышала его дыхания, и меня сковал страх. Я только сильней сжала пальцы и мысленно взмолилась к кому-то, кто был сильнее нас с просьбой сохранить ему жизнь. Как я буду жить без него?! Ощутив, как ком встал в горле, а глаза вдруг стали влажными, я все же сдержалась, чтобы не заплакать.
Вскоре впереди показался свет, и медведь уверенным шагом направился к источнику. Я двинулась следом, и вскоре с удивлением обнаружила себя стоящей при входе в уютную небольшую комнатку, устроенную в конце одного из пещерных тоннелей. Воздух был прогрет и пропитан запахом животного, к которому примешивался запах старости. Не самый приятный аромат, но делать нечего, придется потерпеть. Горел сложенный из камней прямоугольный камин с железной перегородкой впереди, справа у стены стоял дубовый стол с двумя стульями, явно сделанный вручную самим стариком (представляю, каких усилий ему это стоило в его возрасте, хотя он и мог делать работу, будучи в медвежьем облике, все же пальцев у животных нет, и работать, следовательно, сложнее). Сверху была постелена темно-серая холщовая скатерть. Выстланный соломой пол шелестел при каждом шаге. Я продолжала осматривать комнату и увидела у противоположной стены стоящую кровать, тоже сколоченную, как я думаю, оборотнем. На ней лежала подушка, сверху застелено одеялом, выглядела кровать просто, но спать на ней было можно, хотя, если представить, довольно сухо. Еще стоял возле входа в пещерную комнату прямоугольный шкаф грубой работы. А возле камина — ведро, наполненное чистой водой. Все это разглядеть в комнате было несложно: горел, как я и говорила прежде, камин, к тому же на столе и на шкафу стояло несколько подсвечников, с как будто только начатыми свечами.
Медведь вразвалку, тяжело дыша, заковылял к кровати и, двинув плечом, свалил на нее Мироальда. Я, ахнув, поторопилась к нему. Пока я шла, старик вновь сменил форму с животной на человеческую и, кряхтя, устремился к шкафу, насколько я могла заметить. Он ничего не говорил. Я тоже. Удобней уложив Мира на кровати, я прикрыла его краем одеяла. На рану его смотреть я не могла. Присела рядом, с ужасом глядя на его бледное лицо, едва различимое в полумраке комнаты. Я не видела, чем занимался старик, я смотрела на Мироальда, и мое сердце сжималось от боли и тоски. Будто издалека до ушей доносились звуки сталкивающихся друг с другом предметов и хлопанье дверец шкафа. Я слышала, как старик шелестит соломой, передвигаясь по комнате. А потом услышала его голос: