С тяжелым сердцем Пьер думал о том, что Фонтеруа так и не заплатили за то, что уволили скромного бухгалтера, обвиненного в ошибке, которую он не совершал. Никто даже не удосужился выслушать его объяснения. Мужчина, безжалостно вышвырнутый на улицу, не смог найти работу. Что стоили его слова против слов всем известного Огюстена Фонтеруа?
Один месяц следовал за другим. Семья часто переезжала, каждый раз оставляя в покинутой квартире мебель и всякие безделушки, но, увы, не воспоминания. Маленький Пьер с радостью бы избавился от них, назойливых и горьких. Он мечтал забыть все: серую рубашку, которою надевал, отправляясь в школу для мальчиков, что находилась на улице Коленкур; лестницу Монмартра, по которой сбегал, не различая ступеней; сверток с пирожными, который по воскресеньям приносили из кондитерской; духи матери, пахнущие фиалкой; спокойный сон отца, его пенсне… Он пытался привыкнуть к новому, безрадостному существованию, а эти воспоминания о счастливых днях только мучили его, и именно тогда он понял, что память избирательна.
Наступил день, когда его отец больше не смог выносить вида растрескавшейся кожи на руках жены, работавшей теперь прачкой, и внимательного взгляда сына, который, не отдавая себе в этом отчета, осуждал родителя за то, что тот не способен накормить их, одеть и защитить.
И бывший бухгалтер решил покончить с опостылевшим существованием. Пьер до этого никогда не задумывался о смерти, но с того дня перестал ее бояться. Во время войны, на фронте, он даже заигрывал с «дамой с косой». Его мужество, а вернее, равнодушие, принесло ему медали и почет, а также уважение командиров. Но в глубине души Пьер презирал все это.
Сидя рядом с трупом отца, он просто забыл, что такое страх. Много позже сама жизнь напомнила ему, что человек, не ведающий страха, — не совсем человек.
Подпрыгивая на ходу, к ним вернулся Максанс, и Валентина внезапно заметила, что Пьер стал странно бледным и молчаливым. Его правая рука дрожала. Он уронил едва начатую сигару. Обескураженная женщина спросила Венелля, не хочет ли он вместе с ней поискать Андре и Одиль. Не говоря ни слова, Пьер предложил даме руку, и Валентина не смогла отказаться.
Курт Мюльхайм внимательно разглядывал картины, развешенные на белых стенах просторной гостиной Венеллей; окна комнаты выходили на Марсово поле. Он чувствовал себя посетителем в музее. Сцепив руки за спиной, немец раскачивался с носка на пятку перед красными и коричневыми треугольниками Кандинского.
С чуть насмешливой улыбкой Одиль наблюдала за гостем, нечувствительная к его приторному обаянию с привкусом угодливости. Торговцы художественными произведениями — а Пьер достаточно часто приглашал их домой — всегда беседовали с женщинами как с потенциальными клиентами, причем источали ровно столько лести, сколько заслуживали банковские счета этих дам и их социальное положение.