Виктор тоже поднялся. Его внимание привлек букет роз — он будто светился. В этом просторном, пожалуй, мужском кабинете, рядом с роскошью красного дерева, оливкового атласа и старой кожи он показался мужчине неуместным.
Нет, не ему признается в своей слабости Камилла Фонтеруа. В последний раз американец пожалел об этом.
— Мы, конечно же, еще увидимся, Камилла.
Она поняла, что Виктор признал себя побежденным.
— Во время торгов Компании Гудзонова залива, — сухо сказала женщина.
— И ты поздороваешься со мной?
— Только в том случае, если на каждую годовщину вашей свадьбы ты станешь дарить своей супруге по манто от Дома Фонтеруа.
Он улыбнулся, и его глаза вновь стали лучистыми.
— Это я вам обещаю, мадемуазель Фонтеруа.
— Ну что же, мне не удалось заполучить тебя в качестве мужа, зато ты станешь одним из виднейших клиентов нашего Дома. А это уже неплохо.
Камилла чувствовала, что ее окаменевшее тело стало потихоньку оживать.
— Ты будешь счастлив, Виктор, я уверена в этом. Ты просто рожден для счастья. И это мне нравилось в тебе больше всего.
— Счастья можно добиться, как и всего остального. Ты это знаешь.
— А мне кажется, что это высшая милость, которая дается от рождения, причем дается не всем, например, как красота или ум. Но, по крайней мере, я поняла, что не следует тратить свою жизнь в погоне за тем, что от тебя ускользает.
Камилле не хотелось, чтобы Виктор дотрагивался до нее. Она мечтала об одном: чтобы он поскорее ушел, потому что женщина не знала, как долго еще сможет сохранять достоинство.
Ничего больше не добавив, Виктор кивнул, а затем покинул комнату, плотно прикрыв за собой дверь.
Пару секунд Камилла оставалась неподвижной, слушая монотонное тиканье часов. Затем она направилась к книжному шкафу, чтобы взять какое-то досье, но ноги больше не желали держать ее. Она тяжело осела на ковер, вытянула ноги. Она была потрясена не тем, что любовник покинул ее, а тем, что не испытывала ничего, вообще ничего — ни сожаления, ни печали, ни чувства утраты.
«Я монстр? — спросила себя Камилла, склоняясь лбом к коленям. — Монстр, неспособный любить?»
И вот, сидя в ватной тишине своего кабинета, прислонившись спиной к старым полкам, заставленным книгами, папками с рисунками и блокнотами, внезапно ставшими такими бесполезными, Камилла ощущала, как где-то глубоко внутри зарождается темный и злой страх с ядовитыми щупальцами, страх маленькой девочки, убежденной в том, что, если мама никогда ее не любила, значит, она не достойна любви, а также права назваться матерью.