Жан Пьер вздохнул и потер поясницу.
— И вот год назад я был приглашен в качестве эксперта наследниками одного немецкого индустриального магната, который скончался в своем замке на Луаре. И что ты думаешь? В его гостиной я увидел «Нелюбимую». Сначала я подумал, что брежу, но нет, это действительно был пропавший портрет. Невероятно, не правда ли?
Александр нагнулся, чтобы помочь Жан Пьеру снять последний слой бумаги. Услышав название картины, он застыл. Тихонова… Конечно, как же он сразу не сообразил? Он развесил десяток полотен одной из самых известных русских художниц тридцатых-сороковых годов. В последние двадцать лет она несколько вышла из моды. Но во время войны эта женщина, сама того не подозревая, спасла ему жизнь.
Внезапно воспоминания о прошлом захлестнули Александра. С часто бьющимся сердцем он отступил на несколько шагов и присел на деревянный ящик. Только сейчас Манокис заметил, что сложил ладони в молитвенном жесте. Суставы его кистей нещадно болели. Как и двадцать лет тому назад, он чувствовал привкус крови во рту, ощущал страшные удары по почкам и затылку, вновь видел молоток, занесенный над его многострадальными пальцами. А когда греку уже стало казаться, что он добрался до болевого пика, он ужаснулся, заметив бур дантиста, который приближался к его открытому рту, чтобы вонзиться в челюстную кость.
Александр больше не мог дышать, по его спине струился холодный пот. Он ничего не видел и не слышал, все его внимание было приковано к картине, высвобождающейся из скрывающей ее бумаги, к картине, которая спасла его, потому что нацистский офицер мечтал заполучить этот шедевр для своей коллекции и поэтому распорядился отпустить на волю никому не известного участника движения Сопротивления.
Валентина позировала обнаженной. Она сидела на соломенном стуле, бедра раздвинуты, выставляя на всеобщее обозрение голубоватые вены; полупрозрачная кожа шеи, груди; красные губы, набухшие от желания. И взгляд, Бог мой, какой взгляд!.. Сияние зеленой воды, надменность, скрывающая неуверенность. Молодая женщина, которая не знает себя, чье единственное оружие — совершенство тела.
— Александр, что случилось? О! Ты себя хорошо чувствуешь?
Манокис постепенно приходил в себя. Жан Пьер тряс друга за плечо.
— Держи, я налил тебе коньяка. Ты стал белым как полотно. Что на тебя нашло?
— Сколько ты хочешь за эту картину? — глухим голосом спросил Александр.
— За «Нелюбимую»? — изумился Жан Пьер. — Почему ты спрашиваешь? Ты собираешься ее купить?
Александр залпом опустошил бокал, и его лицо вновь приобрело нормальный цвет.