Менее актуальна для Марокко и проблема, чрезвычайно остро стоящая в Египте и Тунисе и постоянно провоцирующая разочарование у молодой части населения, – ежегодный приток на рынок труда дипломированных специалистов, заканчивающих вузы и не находящих работы. В Марокко общий уровень образованности населения относительно низок (в городах, по разным оценкам, полностью неграмотны 35–40 % жителей, на селе – 70–75 %), поэтому предложение услуг дипломированных специалистов на рынке труда в целом ненамного превышает спрос на них.
Значительный вклад в марокканскую стабильность вносит и намного более высокая, чем в арабских республиках, легитимность верховной власти. Как и в Иордании, в Марокко правят потомки пророка Мухаммада (шерифы). Однако трансиорданская (ныне иорданская) монархия была создана только в 1921 г. путем предоставления британскими властями учрежденного в Аммане престола пришельцу из Хиджаза Абдаллаху ибн Хусейну аль-Хашими. В Марокко же шерифский опыт правления насчитывает века. Первая шерифская династия Идрисидов управляла этой страной, точнее, ее северной частью, в 788–974 гг. На излете средневековья к власти пришли шерифы-Са'адиды (1511–1659 гг.), параллельно с последними из них в 1631 г. начали свое правление шерифы – Алауиты, правящие в Марокко по сей день. Король Марокко, по конституции являющийся «повелителем правоверных», представляет собой высший морально-духовный авторитет для своих подданных, и попытки умалить достоинства монарха в этой сфере не приведут к успеху ни одну оппозиционную силу. В то же время традиция марокканского правительства (махзена) веками строилась – при относительной слабости военной мощи государства – на искусном закулисном руководстве городскими элитами и крупными племенными союзами, а также на маневрировании между западными державами. Здесь король представляет собой своего рода «брокера на бирже интересов», повсеместно признанного третейского арбитра, наделенного божественной благодатью (баракой). Эти архаические черты марокканской монархии и сегодня сообщают политической системе Марокко высокую прочность и гибкость. К тому же в современной марокканской монархии патернализм королевской власти снабжен развитыми парламентскими институтами и вполне реальной многопартийностью, которая отсутствовала почти во всех арабских республиках. Как в Тунисе, так и в Египте властная монополия правящих партий, соответственно Демократического конституционного объединения (ДКО) и Национально-демократической партии (НДП), лишь слегка прикрывалась наличием легальных оппозиционных партий, совокупно не набиравших на парламентских выборах и 20–25 % голосов. Результаты выборов 2002-м и 2007 г. в марокканский парламент, напротив, показывают расслоение симпатий избирателей и демонстрируют признаки сложной политической игры королевского махзена как со старыми националистически-почвенническими партиями (Истикляль), так и с левыми силами (Социалистический союз народных сил) и умеренными исламистами (Партия справедливости и развития). Существование же «единственной правящей партии» запрещено в особой статье конституции страны. Таким образом, у власти в Марокко стоит высоколегитимная клановая сила (более могущественная, чем свергнутые олигархические «клан Мубарака» в Египте и «клан Бен Али – Трабелси» в Тунисе). Эта сила способна поделиться властью и ресурсами с теми, кто ей необходим, имея своеобразный «громоотвод» общественного разочарования – подчиненное дворцу правительство, которое служит объектом общественной критики, в отличие от священной королевской персоны. Подобная конфигурация власти имеет важное значение с учетом высказанных Мухаммадом VI в июне 2011 г. предложений о передаче ряда его традиционных полномочий марокканскому парламенту и правительству. Неприкосновенность же личности ряда арабских президентов, равно как и их авторитет у населения, как показали недавние события, оказались отнюдь не безупречны.