— Сейчас налево, — сказал на Андроньевской Альбинас.
— Да ты что, друг! Здесь же «кирпич» — проезд закрыт, — рассыпал целую пригоршню картавых горошин таксист. — Объедем через следующий квартал.
Я как-то судорожно вздохнул и оглянулся. Сзади, в сумраке кабины, размазалось светлым пятном бледное лицо Альбинаса. Его русые волосы казались мне сейчас совсем черными, и длинная прядь на лбу повисла над глазом, как повязка у слепых.
Альбинас положил подбородок на спинку переднего сиденья и сказал:
— Тогда давай направо…
Я взглянул на щиток, часы показывали сорок три минуты первого.
«Волга» фыркнула на повороте и въехала в Рабочую улицу. Проезжую часть загораживал строительный тамбур.
— А, черт побери! — заругался таксист. — Снова перегородили…
Он часто ругался, но оттого, что очень смешно картавил, раскатывая во рту букву «р», будто этот один большой звук дробился о зубы на добрую дюжину маленьких круглых звучков, руготня его получалась несерьезной и совсем не злой. Он притормозил машину:
— Посидите, ребятки, минуту, я взгляну, можно ли проехать. А то здесь на мусоре баллон в два счета проколешь.
— Может, мы здесь выйдем? — сказал Альбинас, прижимая мне локтем руку. — Ведь рядом…
Я отодвинул руку и отвернулся:
— Нет, поедем дальше. Устал я. В крайнем случае объедем.
— Как хотите, — пожал плечами таксист. — Я тогда выйду посмотрю.
— Давай, — кивнул я.
Таксист оставил фары зажженными, и тихая зеленая улица просвечивалась белым мертвенным светом далеко, почти до конца. И фигура таксиста казалась от теней громадной, расплывчатой, очень сильной.
— Ты что, сдрейфил? — хрипло выдохнул Альбинас. — Ты его куда везешь?
— К дому, — резко обернулся я. — Ты дурак. Смотри, людей еще полно на улице.
Не было на улице никаких людей. Я почувствовал, как у меня остро заболел живот, защемило, заныло под ложечкой.