– Я притворилась совсем растерянной, – говорила нам с Одри мама, и голос ее становился громче и увереннее. – Мужчинам нравится думать, что они спасают бестолковую женщину, которая сама не способна ни с чем справиться. Мне нужно было всего лишь отойти в сторону и позволить ему почувствовать себя героем!
Самый опасный момент для мамы наступил через несколько минут в больнице, когда женщину уже увезли. Врач остановил маму и спросил, почему она присутствовала при родах. Вспоминая об этом, мама улыбнулась:
– Я задала ему самые глупые вопросы, какие только смогла придумать. – Она перешла на высокий, кокетливый голос, совершенно не похожий на ее обычный. – «О! Так это была головка ребенка? А разве дети не должны рождаться ножками вперед?»
Доктор окончательно убедился, что она не могла быть повитухой.
В Вайоминге не было травницы, равной маме. Через несколько месяцев после того случая в больнице Джуди снова приехала к нам, чтобы пополнить запасы. Женщины болтали на кухне. Джуди устроилась на барном стуле, а мама облокотилась на стойку, подперев голову рукой. Я взяла список трав и направилась в кладовку. Мария с очередным ребенком последовала за мной. Я доставала с полок сушеные листья и бутылочки с мутными настоями, одновременно рассказывая о маминых подвигах. Наконец я рассказала о случае в больнице. У Марии были собственные истории о том, как они обводят федералов вокруг пальца, но когда она начала рассказывать, я ее перебила.
– Джуди, конечно, хорошая повитуха, – сказала я, гордо выпячивая грудь. – Но когда дело касается врачей и копов, никто не сможет обвести их вокруг пальца так, как моя мама.
Моя мама, Фэй, была дочерью почтальона. Она выросла в городе, в желтом домике за оградой из белого штакетника. Вдоль их забора росли фиолетовые ирисы. Мать ее была швеей, по мнению многих, лучшей в долине, поэтому в юности Фэй прекрасно одевалась. Наряды сидели на ней идеально, будь то бархатные жакеты и брюки из полиэстера или шерстяные костюмы и габардиновые платья. Она посещала церковь, участвовала во всех школьных и местных мероприятиях. Жизнь ее была абсолютно нормальной, упорядоченной и безупречной во всех отношениях.
За безупречностью семейной жизни строго следила мама Фэй. Детство моей бабушки, Ларю, пришлось на 1950-е годы. После Второй мировой войны наступила эпоха идеалистической лихорадки. Отец Ларю был алкоголиком – в то время никто не говорил о зависимости и сочувствии, а алкоголиков называли просто пьяницами. Бабушка выросла в «неправильной» семье, но семья эта жила в благочестивой мормонской общине, где, как и во многих общинах, грехи отцов перекладывали на детей. Ни один уважаемый мужчина в городе никогда не женился бы на ней. Бабушка познакомилась с моим дедом, хорошим юношей, только что вернувшимся после службы на флоте. Они поженились. И бабушка решила все силы приложить к тому, чтобы создать идеальную семью – или, по крайней мере, видимость идеальной семьи. Она считала, что так защитит дочерей от социального презрения, мучившего в детстве ее саму.