Рассказ о раненом ангеле

— Олег, сходим сегодня в «Атенеум»?

В его ответном взгляде я вижу удивление, вопрос и сразу — согласный кивок: да, конечно, сходим…

Я знаю Олега давно, с тех далеких пор, когда он студентом Пудожского педучилища присылал в редакцию журнала первые стихи. Сейчас ему тридцать семь. На моих глазах он вырос, закончил институт, работал в школе, защитил кандидатскую диссертацию, стал известным в Карелии поэтом, изучил финский и шведский языки. Из многих его достоинств я искренне завидую последнему, ибо сам к иностранным языкам совершенно не способен. В студенческую пору я четыре года изучал английский, со словарем прочел несколько художественных книг, отдельные слова улавливаю в разговоре и сейчас, но никакая сила, наверное, не может заставить меня произнести перед иностранцем чужеземную фразу. Это особенно отчетливо я понял на днях, когда известная финская художница предложила мне для разговора три европейских языка, а я, сгорая от смущения, беспомощно искал глазами куда–то запропавшего Олега. Хорошо, что поблизости оказалась ее дочь–студентка, изучавшая в университете русский, и наша беседа все же состоялась, хотя я до самого конца мучительно переживал свою языковую несостоятельность. Олег — мой спаситель. Он впервые за границей, ему нужна практика и он готов переводить день и ночь. В Финляндии много знающих шведский, и Олег, когда есть к тому возможность, с удовольствием переходит с одного языка на другой. В такие минуты я не просто завидую, я горжусь им, и он это, наверное, чувствует.

Вот уже вторую неделю мы втроем — Ульяс Викстрем, Олег и я — находимся в Финляндии. Сегодня — воскресенье, мы впервые свободны весь день, лишь вечером приглашены домой к поэту и журналисту Юха Виркунену, где соберутся его друзья — молодые литераторы. Ульяса с нами не будет — вчера за ним приехали два его племянника и на шикарном дизельном «мерседесе» увезли его в Турку, в город, где он родился и откуда его, восьмилетнего, кровавой весной 1918 года эвакуировали в Петроград…

«Атенеум» — не издательство, не кинотеатр, не ресторан. Это Национальный музей изобразительного искусства. Его посещение почему–то не предусмотрено программой, предложенной хозяевами и утвержденной главой нашей делегации Ульясом. На мой вопрос он пообещал:

— Сходим, если останется время.

Сегодня времени хоть отбавляй.

После завтрака мы с Олегом идем по тем же улицам, по которым не один раз ходили в эти дни, и оттого, что не надо спешить, город воспринимается словно бы заново. Ботанический сад, куда нас просили не заходить в позднюю пору, так как там иногда пошаливают грабители, в лучах утреннего солнца выглядит райскими кущами — с пылающими, как костры, клумбами цветов, с диковинными для Севера деревьями, с ровными, уводящими в заманчивую даль багровыми дорожками. Десятки катеров и моторных лодок, вчера безжизненно лепившихся друг к другу под высоким мостом через горловину «фиорда», теперь как разноцветные жуки снуют во все стороны, и ровный нескончаемый гул их двигателей не мешает другим звукам, он не заглушает даже тяжелого металлического громыхания трамвая, одолевающего мостовой горб и потом стремительно убегающего куда–то вправо.