Сотворение света (Шваб) - страница 65

Оставалось только вспомнить, в какой из них надо свернуть.

Алукард спустился туда, где раньше находилось древнее святилище, и увидел, что его превратили в тренировочный зал. На полу еще видны были круги для медитаций, но их поверхность была усеяна выбоинами и пятнами, какие остаются после учебных боев.

Зачарованное белое пламя одинокого факела наполняло зал всеми оттенками серого, и в этой бесцветной дымке Алукард разглядел на одном столе оружие, на другом – разложенные стихии: чаши с водой и песком, осколки камня. А среди них в вазе с землей рос маленький белый цветок. Его листья выплеснулись через края вазы – тихое растение бешено рвалось на свободу.

Алукард поднялся по лестнице в дальнем конце зала и остановился только перед дверью на самом верху. До чего же она тонка, подумал он, линия, разделяющая то, что внутри, и то, что снаружи, защиту и угрозу. Но там, на другой стороне, его ждала семья, ждала команда. Он коснулся дерева, воззвал к силе, и дверь, скрипнув, отворилась в темноту.

Темнота. А перед ней – тонкая сеточка света.

Очутившись перед пеленой защиты, сотворенной жрецами, Алукард застыл в неуверенности. Она походила на паутинку, но, когда он прошел сквозь нее, не порвалась, лишь дрогнула и снова обрела форму.

Алукард вышел навстречу туману, ожидая, что тот сразу окутает его. Тени касались плаща, захлестывали ноги, тянулись к рукавам и воротнику – но тут же отскакивали, словно испугавшись. С каждым шагом они отступали, но недалеко, всегда недалеко.

У него зачесался лоб, и Алукард вспомнил, как его коснулась Лайла. Нарисовала над бровями полоску крови, уже засохшую.

Защита слабая. Долго ли она продержится? Тени снова и снова пытались найти лазейку.

Он плотнее запахнул куртку и ускорил шаг.

Магия Осарона была повсюду. Но вместо сплетающихся нитей, какими обычно виделись чары, Алукард различал лишь угольно-черную тень, нависшую над городом. Темные пятна, где отсутствовал всякий свет. Темнота сгустками клубилась вокруг, колыхалась, как комната после обильных возлияний, и ее пронизывали запахи дровяного костра и весенних цветов, тающего снега и маков, трубочного дыма и летнего вина. То приторно-сладкие, то горьковатые, но все – дурманящие.

Город словно явился из кошмарного сна.

Лондон всегда состоял из магии и звуков. В воздухе струилась музыка, звенело стекло, смеялись люди, шелестели кареты, гомонил рынок.

А теперь слышалось совсем не то.

Поднявшийся ветер донес стук копыт верховой стражи, лязг металла, призрачные голоса, обрывки слов, рассыпавшиеся на лету. Все они срастались в чудовищную музыку. Голоса – или всего один повторяющийся голос – сплетались в призрачный хор, но слова не доходили до сознания. Мир наполнился шепотами, и в глубине души Алукарду захотелось потянуться навстречу, прислушаться, понять, что они хотят до него донести.