Проселок, ответвляющийся от главной дороги, ведет к господскому дому, который в этих местах называется «каса», — длинному низкому бурому прямоугольнику на голом пологом пригорке. И здесь случайного путника подстерегает новая неожиданность. Из леса он опять попадает на другую необъятную равнину, но только совсем дикую и унылую, без дорог и тропинок. Однако это всего только продолжение все той же лощины, входящее в три квадратные лиги земли, которые и составляют ранчо Роблес. Она кажется и сухой и неплодородной, и ею владеют одичавшие быки и лошади, которые порой проносятся испуганным потоком под самыми стенами касы, — но длинная южная стена кораля охватывает и плодовый сад, где растут корявые грушевые деревья, и старый виноградник, и дряхлеющую рощу маслин и померанцев. Карл V некогда пожаловал это поместье андалузскому дворянину, благочестивой и праведной памяти дону Винсенте Роблесу, и оно пришлось весьма по вкусу судье Пейтону из Кентукки, современному еретику-пионеру, любителю книг и уединения, который купил его у потомков дона Винсенте. Тут судья Пейтон, казалось, нашел край своей мечты — приют, где ученые занятия можно было чередовать с более деятельным времяпрепровождением и сохранять подобие феодального духа, столь милого сердцу бывшего рабовладельца. В этом краю осуществилась и его надежда вновь увидеть здоровой свою жену (ради чего и было предпринято это переселение через полматерика), — миссис Пейтон чувствовала себя прекрасно, хотя, может, это и нанесло ущерб изящной томности, столь украшающей чахнущую американку.
Думая как раз об этом, судья Пейтон смотрел, как его супруга идет через патио, обнимая за талию Сюзетту — свою приемную дочь. И ему внезапно вспомнился тот день, когда он впервые увидел их вместе, тот день в прериях, когда он привез на стоянку к своей жене малютку-девочку и мальчика, ее спутника, — двух найденышей, отставших от каравана переселенцев. Да, несомненно, миссис Пейтон пополнела и окрепла: чудесный калифорнийский климат сделал ее фигуру пышнее, как более пышными стали здесь привезенные из восточных штатов цветы и плоды; но ему показалось странным, что Сюзи, чье происхождение было куда более скромным, в чьих жилах текла кровь бедняков-фермеров, потеряла ту здоровую крестьянскую пухлость, которая так им нравилась в ней, похудела, стала грациозной и даже, казалось, обрела хрупкость, утраченную его женой.
Эти перемены происходили незаметно в течение шести лет и вдруг поразили его именно в этот день, когда Сюзи приехала на каникулы из монастырской школы в Санта-Кларе.