Я выпил стопочку для приличия и стал выкручиваться, чтобы и не пить и хозяина стола не обидеть. И в самый разгар застолья пришлось сваливать, летун стал чрезмерно настойчив до: «Ты меня уважаешь?» Удостоил осуждающего взгляда Кадета, сливавшего в себя стопку за стопкой, прошёл до стоянки нашего транспорта, взял медвежью шкуру и пошёл к ближайшему пригорку с редкими кустами какими-то на нём.
Расстелил шкуру, завалился на неё, положив голову медведя под свою. И стал любоваться закатом через солнцезащитные очки. Очки, кстати, были очень похожи на те, в которых Сталлоне снимался в фильме «Кобра». Сам фильм я не помнил, но у меня плакат этот год висел в комнате.
– Виктор Иванович! – услышал я голос докторши.
Я откликнулся. Она подошла, присела на медвежью шкуру по моему приглашению, скромно поправляя юбку, потупив взор.
Сама пришла. Решила взять инициативу в свои руки?
Сидит, молчит. Я так же молча лежу. А что говорить? Мы взрослые люди. И так понятно, что произойдет. Зачем слова? Преумножать ложь?
Я протянул руку и погладил такое родное лицо. Как же она похожа на мою жену! Докторша, как котёнок, потерлась щекой о мою руку. И кинулась на меня, целуя.
Она лежала у меня на груди, пальчиками поглаживая шрамы. Я, лёжа, курил.
– Как порядочный человек, я теперь обязан тебе предложить стать моей женой, – сказал я, выпустив дым в куст.
Она укусила меня:
– Ночью вы все готовы жениться, а утром – знать не знаю?
– Я не все. Я – серьёзно.
– Не надо, Витя. Меня всё устроит. И военно-полевой женой. И вообще никем.
– Экая ты покладистая!
Миленький ты мой,
Возьми меня с собой,
Буду в краю далёком
Я для тебя чужой.
– Обижусь.
– На обиженных воду возят. Ты мне лучше скажи, почему к Даше не ревновала?
– Ревновала. И ещё как! И сейчас ревную. Её ты – полюбил. А я – так, чтобы опустевшее место заполнить. Думаешь, я не вижу? Вижу! И – согласна. А Даша мне сразу сказала, что ты и она – временно. И я – ждала.
Она села. Красивая, стройная. Не худосочная вобла, как принято в моё время, а в «мясе», спортивная, как я люблю. Я тоже сел, переложил копну тёмных волос с груди за спину. Незачем прятать красоту.
– Витя, я вся перед тобой. У ног твоих. Не спеши слова и предложения бросать. Детей у меня никогда не будет, даже Даша не смогла ничего сделать. Вырезанное – не вылечишь.
Я убрал её руки с её паха. С недавних пор я очень хорошо видел в темноте, света звёзд и луны хватало, чтобы разглядеть шрам у неё на животе. Она заплакала, я поднял её лицо, губами снял слёзы с её лица.
– После войны миллионы детей останутся без матерей и отцов. Сколько детей ты сможешь обогреть и приласкать? На скольких хватит тепла твоего сердца?