Неужели этого больше никогда не будет?
Он посмотрел на Фридино окно, выделявшееся среди других старой, рассохшейся рамой и отсутствием занавески. Со стороны можно подумать, что тут алкаш живет, а не превосходный врач-реаниматолог.
Как там говорили Руслан и Макс, когда увещевали его не подавать в суд? Что нельзя умереть на ноль целых четырнадцать сотых процента.
А с противоположной стороны получается несколько другая математика. Допустим, те же четырнадцать сотых совершают врачебные ошибки, но наказание за них распыляется на всех врачей. Только надев белый халат, уже начинают расплачиваться – низкой зарплатой, бытовой неустроенностью, адским графиком работы, чудовищной организацией этой самой работы, не поддающейся никакой логике и здравому смыслу.
Так-то оно так, тут же возразил себе Зиганшин, и поэтому тем более важно, чтобы врач, совершивший ошибку, понес заслуженное и адресное наказание. А то эта кобыла уничтожила нас и живет припеваючи, а Фриду селят в какой-то клоповник, дай бог, чтобы не в буквальном смысле этого слова…
Ведь если она вернется все-таки домой, ее сначала надо будет в баню отправить, а вещи на всякий случай сжечь.
Зиганшин уставился на подъезд, надеясь, что дверь сейчас распахнется и появится тонкая фигурка жены. Но нет, все было тихо. Куст шиповника, уже почти без листьев, но полный ярко-красных ягод, тронутых инеем, стоял, не шелохнувшись.
«Три раза, – подумал Зиганшин, – я должен три раза попросить ее вернуться. Это необходимо сделать. Зато когда она третий раз ответит «нет», я буду считать себя свободным, а свою совесть – чистой. Один раз уже было, осталось два. Сейчас доеду до этой сраной больнички… Выходной, конечно, но, может, найду кого из администрации и поинтересуюсь, глядя в глаза, не офигели ли они, откупившись от справедливого возмездия этой жуткой конурой? Фрида – святая, но в моем лице они не на лоха напали. Господи, да нельзя принимать такие подачки, это унижает человеческое достоинство, и как же Фрида меня ненавидит, если на это пошла… В общем, поговорю, а вечером вернусь к ней и спрошу второй раз».
Зиганшин вошел в холл. Кабинеты главного врача и начмеда оказались закрыты, как он и думал. Неизвестно зачем подергав ручки запертых дверей, он через улицу отправился в приемный покой.
Там, как обычно по выходным дням, царило оживление. Два фельдшера в синих формах «Скорой помощи» с грохотом провезли мимо Зиганшина носилки. На лавках вдоль стены сидела пестрая очередь, вперемешку мужики в спецовках, бабушки в платочках и вязаных кофтах, дети… Была одна молодая женщина, одетая стильно и со вкусом, причесанная, на высоченных каблуках, и Зиганшин расстроился, что такие красавицы тоже болеют.