– Ну что, Фрида? – обернулся он к жене, которая слышала его разговор с Альтман.
– Что-что? – Она расправила плечи и почесала голову, отчего короткие волосы встали дыбом. – Билеты давай заказывай. Чтокает он мне тут! Сейчас паспорта принесу.
…Сон не шел, но следовало хорошо отдохнуть перед завтрашним перелетом, поэтому Зиганшин закрыл глаза и стал считать овец. Где-то на сотой Фрида вдруг завозилась у него под боком.
– Слушай, Слава, а мы же утром успеем на консультацию!
– Ну какое теперь суррогатное материнство, – пробормотал он, не открывая глаз, – этих бы поднять.
– И все-таки давай сходим, разведаем обстановку. Может, со временем соберем деньжат… – Жена вздохнула: – Никто ж нас не заставит начинать прямо завтра.
– Может, и соберем, – кивнул Зиганшин. – Где пятеро, там и шестому место найдется.
Когда выяснилось, что занятия в нашей группе будет вести Николай Иванович, мы расстроились и испугались. Слава об этой преподавательнице шла очень нехорошая. Прозвищем из мужского имени-отчества она была обязана не своему оголтелому феминизму, а всего лишь привычке к месту и не к месту упоминать русского титана хирургии Пирогова, причем каждый раз произнося имя полностью: «Как сказал Николай Иванович Пирогов», «Николай Иванович Пирогов впервые в мире» и прочее в том же духе. Впрочем, это была не единственная ее странность, и, будучи «белой вороной» в метафорическом смысле, она и чисто внешне тоже очень напоминала эту редкую птицу. Маленькая, сутулая и белобрысая, она даже ходила, по-птичьи подпрыгивая, а длинный нос так и просился, чтобы его назвали клювом. В птичьих круглых глазах читалась странная смесь удивления и мудрости. Необычное лицо, но далекое от идеала женской красоты. «Страшная, как моя жизнь», – припечатали безжалостные сокурсницы, и жизни каждой из них еще только предстояло как следует их напугать.
Видимо, сознавая всю безнадежность ситуации, Николай Иванович не тратил времени и сил, чтобы как-то ее спасти. Она не пользовалась косметикой, ходила в джинсах, растянутых свитерах и кедах, а волосы убирала в хвост. А может быть, ей, страстно увлеченной профессией, просто было не до всяких женских глупостей.
Нельзя сказать, что она была очень жестокой и безжалостной преподавательницей. Не всегда отмечала отсутствующих и не проводила допросов с пристрастием, чтобы выбить у студентов признание «не учил». Нет, на это Николаю Ивановичу жаль было тратить время.
Приходя на занятия, мы переодевались и сразу шли в операционную. Кому-то из группы выпадал шанс подержать крючки, остальные наблюдали за работой Николая Ивановича.