Свернув с главной шоссейной дороги влево на тропинку, я очутился в берёзовой роще. Далее тропинка пересекла пыльную просёлочную дорогу, углубилась в жнивьё ржаного поля. Дальше был лес, тот самый левобережный волжский лес, который тянется далеко на север.
Солнце ещё не село, когда я вышел на сечу, засаженную ровными рядами пушистых сосенок.
Вот и разбитая молнией столетняя берёза, и знакомая сторожка.
Как тут всё изменилось! Нет тех тронутых гнилью пней, около которых в густой траве мы, ребятишки, собирали сочную землянику. Нет одиноких сосен-семенников с шапкой зелёной хвои. Всё это заменила молодая, ровная, бурно разросшаяся поросль саженцев.
Никита Лукич долго всматривался в моё лицо, не узнавая меня. Память старику изменила. Глаза у него были прищурены. Видимо, он что-то силился вспомнить.
- Словно и знавал раньше, да запамятовал! - Он опустил голову и развёл руками.
Я назвал себя.
- Вот ты чей! Вспомнил!..
Мы со стариком крепко обнялись и по старому русскому обычаю троекратно поцеловались.
Вечер прошёл в воспоминаниях. Я узнал, что старший его сын Николай, с которым мы когда-то в юности охотились, уже капитан. Второй, младший, отслужив в армии, работает лесным обходчиком, заменив ушедшего на пенсию отца. Сейчас он уехал в город по делам, утром должен вернуться.
Когда старик узнал о моём желании поохотиться, то весь преобразился, помолодел. Я почувствовал, что в нём горит ещё неугасимым огнём былая охотничья страсть.
- Зверя и птицы в нашем лесу с каждым годом всё больше. В Узорокинском болоте лоси табунами гуляют.- И восторженно добавил: - Эх, и штуку я тебе покажу!.. Нет, погоди. Оставим на завтра.
Восход солнца застал меня в трех километрах от сторожки. В это утро я ни разу не выстрелил, хотя дичи было много. У меня не хватило смелости нарушить выстрелом торжественную тишину чудесного солнечного утра. С пустым ягдташем, промокнув от росы, я вышел к сторожке.
Никита Лукич был на пасеке. Он осторожно подрезал серпом высокую траву около улья. Увидев меня, старик сказал полушёпотом:
- Мой-то обходчик приехал! Утомился, спит! А я ему о тебе ни гу-гу. Пусть сам увидит.- И, бросив проницательный взгляд на мою пустую охотничью сумку, соболезнующе добавил: - А дичинка-то где? Промазал?..
Я объяснил причину.
- Так, так… Выходит, в сердце жалость имеешь. У меня такое тоже бывает. - Старик задумался. Но огонёк снова блеснул в его глазах, - Пойдем-ка, я тебе что покажу.