«Сейчас возьмёт, и – сядет… Глаза откроет».
Мысль не стучала или билась в голове, она скорее текла. Отрешённо, вязко – как густой сироп: не собираясь исчезать.
Камский неотрывно смотрел на лицо Альбины – по-прежнему милое, спокойное и удивительно беззащитное, уже неподвластное всем земным волнениям и тяготам. Именно эта беззащитность выворачивала и рвала душу Константина больше всего. Ему упорно казалось, что там жене обязательно будет плохо. И есть только одна-единственная возможность быть возле любимой. А для неё сейчас слишком рано…
«Глаза откроет и скажет: „Куда ж я от вас?“»
Ладонь ощутила движение, а следом раздался тихий вскрик Женьки:
– Папа, больно!
Константин опамятовался, разжал пальцы, чересчур сильно стиснувшие плечо сына.
– Прости…
Женька молча кивнул, не отводя взгляда от гроба матери. Камский долго колебался, стоит ли брать его на похороны, но всё-таки взял. Десять лет парню, пусть лучше увидит, осмыслит и переживёт эту боль сам, чем потом прятать взгляд и неуверенно бормотать небылицы про «долгий отъезд» или что-то подобное…
«Куда ж ты от нас?!»
Гримёры в морге поработали безупречно, даже шрам возле правого виска был заметен еле-еле. Константин упёрся в него взглядом, и мысль сгинула, уступив место другой.
«Всё могло кончиться ещё тогда».
Архив памяти без спроса нашёл и раскрыл папку с тёплым полуднем в ошеломляюще золотом октябре одиннадцатилетней давности. Широким веером раскинул чёткие, ничуть не изъеденные забвением кадры. Страшнее которых Камский не знал до недавнего времени…