Мысленно заматерившийся Константин осёкся. Потом коротко и глухо рыкнул: метнулся к Женьке. Сын сорвался с места одновременно с ним. Рывок Камского был бешеным, так он не бегал никогда в жизни, но клятая пятиметровка никак не хотела укорачиваться…
Сумерки отмерили погоне от силы секунд десять, а потом их начала вытеснять тьма. Она беспощадно растворила в себе Женьку и тропу, ослепила Камского. В ней появились звуки, много звуков: откровенно пугающих, а иногда и вовсе жутких…
Удары в ореоле влажного хруста.
Неразборчивое, озлобленное бормотание с отчётливой примесью безумия.
Частое, затравленное дыхание.
Хихиканье, от которого хотелось вскрыть себе вены.
Прерывающийся тошнотворным бульканьем скулёж.
Жадное, захлёбывающееся чавканье.
Треск.
Утробные стоны.
Предвкушающее звериное порыкивание.
Скрежет.
Щелчки падающих капель.
Позвякивание металла и умоляющий шёпот…
Ублюдочная какофония звучала в приличном отдалении и не становилась громче, но сильно легче от этого не было.
К ней быстро добавились запахи. Пахло разложением, дерьмом, затхлостью, ещё чем-то смутно знакомым и поганым. Эту смесь венчал запах свежей крови…
Шаги сына, хорошо слышимые даже среди стонов-хихиканья-скрежета, стали быстрее, Женька убегал всё дальше и дальше. Константин пробежал ещё немного, сжигая в этом запредельном броске последние силы. Остановился и заорал, задыхаясь от усталости, смешанной с бессилием и яростью:
– Отдай сына! Отдай, мразь! Скажи, что тебе надо?!
– Сам забери… – вдруг сказала тьма. – Живой он ещё. Если очень хочешь, то всё получится.
В этот раз в голосе не было и подобия насмешки.
– Где?!
– Узнаешь… Жди.
Камский хотел спросить ещё что-нибудь, но сон оборвался. Мгновенно, словно тьме надоел разговор и она вышвырнула собеседника в теребимый редким дождём рассвет, угрюмо надзирающий за Константином в неширокую щель между штор.
– Женька, сынок… – исступленно прошептал Камский. – Я тебя заберу, я всё сделаю…
Он еле совладал с желанием заорать в голос, срывая связки.
От невыносимости предстоящего ожидания.
От неизвестности его срока.
От неожиданно пришедшей мысли, что этот сон – первый сон с сыном за год – вовсе не знак свыше или откуда-либо ещё. А всего лишь весточка подкрадывающегося безумия.
«Спокойно… – Константин отбросил эту мысль: та вдруг отцепилась с удивительной податливостью, канула в небытие. – Жить надо, ждать надо. Ждать…»
Он встал с постели, натянул джинсы, босиком прошлёпал в туалет-ванную-кухню. Поставил чайник на огонь, закурил и замер, глядя в мокрое окно, словно за ним была подсказка – сколько ждать. Камский не мог точно охарактеризовать своё нынешнее состояние: просто странное или же сегодняшней ночью он перешагнул некий предел, за которым определённые вещи воспринимаются иначе. Без скепсиса, без какого-либо отрицания. Проще говоря, Константин полностью верил всему, что видел и слышал в минувшем сне. А возможно, он просто не мог заставить себя не верить…