«Внутренности» вдруг резко разбухли, став раза в два толще! То, что мгновение назад выглядело асфальтом, не выдержало, и от «кишок» во все стороны с омерзительным влажным треском шустро поползли сочащиеся красным разрывы.
«Внутренности» тоже лопнули, вверху: разлохматившись несимметричными, почти метровыми лоскутами. Безвольно повалились набок, самая ближняя «кишка» упала точно в сторону Инны, напоминая указующий, сильно изуродованный перст. Из отверстия сразу же хлынули бесшумные, продолговатые – примерно с предплечье Инны – светло-зелёные сгустки, как показалось женщине – помесь пиявки и многоножки.
– Бу! – напомнил о себе голос.
Инна не стала медлить, чтобы как следует разглядеть выбирающееся из «внутренностей» содержимое. Глухо охнула и побежала прочь от особнячка, чувствуя под ногами упругое, живое. Фонари за её спиной гасли, один за другим…
Хохот погонщика был хохотом победителя-триумфатора. А потом Инна услышала стихи из сна. Голос читал их с интонациями свихнувшегося шута: то фальцетом – частя и взвизгивая, то выкрикивая слова по слогам – дурным, ненатуральным басом. И если звучавший в электричке голос был полностью равнодушным, то этот неистово смаковал каждую строчку, букву, полностью растворившись в стихе…
Инна бежала, отчаянно борясь с желанием упасть, подтянуть колени к груди, обхватить голову руками, закрыть глаза и уши. Что-то подсказывало, что пока она двигается, у неё есть крохотная надежда отсрочить настоящий ужас. И она не останавливалась…
Два!
Напилась крови тварь…
Город менялся. Казалось, что тьма выбрала его подмостками для одной из своих пьес. И сейчас её темп уверенно нарастал, демонстрируя Инне череду режиссёрских находок – во всём их жутчайшем, отвратительнейшем великолепии…
В водосточной трубе загремело, и из неё вывалилось несколько изуродованных человеческих голов. Шеи выглядели так, словно головы отгрызли или оторвали. Одна покатилась наперерез Инне, из расколотого черепа выпадали кусочки мозга…
Памятник неизвестному уроженцу Высовска вдруг обрёл плоть, ожил. И замахал руками, отчаянно сохраняя равновесие: ноги ниже колен остались прежними, бронзовыми. По постаменту расторопно карабкалось с полдюжины омерзительных – помесь шимпанзе и паука – существ, слышалось нетерпеливо-голодное порыкивание.
Человек на постаменте встретил первого сунувшегося к нему монстра ударом кулака, сбросил вниз. Но сзади влез ещё один, подпрыгнул, оплёл шею и плечи живого памятника всеми шестью тонкими, жилистыми конечностями. Небольшая пасть раскрылась почти на сто восемьдесят градусов, и выпрыгнувший из неё язык, больше всего напоминающий толстое жало, саданул жертву в шею.