Он помнил также девочку десяти лет, которая хотела, чтобы он смотрел на нее и говорил, какая она красивая. Правая сторона ее лица была обезображена багровыми рубцами из-за полученного когда-то сильного ожога, и каждый раз, когда она смотрелась в зеркало, ей нужно было, чтобы Гай в образе известного голливудского актера подошел сзади и прошептал: «Ты правда красивая. Я вижу это. Я вижу это лучше всех. Настанет день, и остальные тоже увидят». Четыре года он стоял за ее спиной, пока она смотрелась в зеркало, и утешал ее банальностями, до того самого дня. Она вообразила его, когда сидела с одноклассником и делала с ним уроки. Они спорили из-за одного упражнения. Гай стоял сзади, около стены, и смотрел. В какой-то момент он услышал, что биение сердца девочки немного ускорилось. Она решительно взглянула на Гая, он ободряюще улыбнулся в ответ. Девочка немного поиграла карандашом в руке и как бы невзначай спросила одноклассника, не мешает ли она ему делать уроки. «Нет, с чего вдруг», – ответил мальчик. Она продолжила: «Тебя не смущает, как я выгляжу? Ты, конечно, думаешь, что я уродливая и ужасно некрасивая». Он посмотрел на нее, подумал немного и ответил: «Ты? Ты не уродливая. Ты, кстати, очень милая. Мне хорошо с тобой». Она прошептала: «Правда?» – и он сказал, смущенно глядя в другую сторону: «Мм… правда». Девочка взглянула на Гая еще раз, и он почувствовал, как растворяется и исчезает, чтобы больше никогда не возвращаться в ее жизнь.
Он помнил светленького мальчика, который сидел, скрючившись, в инвалидном кресле и представлял его одетым в костюм Супермена. «Я хочу летать, – сказал он Гаю, – научи меня». Он помнил тех ребят, которые брали его с собой в шалаш на дереве и представляли его пиратом, из лап которого надо освободить принцессу, и тех, кто представлял его в виде любимого героя комиксов и вкладывал в его уста заготовленные мудреные фразы, слышанные уже сотни раз. Ах, если бы ему давали монетку каждый раз, когда он играл говорящего кролика или язвительную Тигровую Лилию из «Алисы в Зазеркалье»…
А были и такие дети, которые всегда заставляли его изумляться тем мыслям, что роились в их маленьких головках. Дети, которым суждено, видимо, стать во взрослой жизни гениями или просто странными. Они превращали его в кисть, при помощи которой накладывали слой краски на окружающую действительность, слой возможностей помимо тех, что имелись в их жизни, а потом еще один, и еще один. Другие воображали его как звук, кружили его, выпрямляли, заново вылепляли в воздухе и приказывали ему петь. Третьи ложились в кровать ночью и представляли, как он парит над ними в виде абстрактных цифр или сложных геометрических фигур, вплетающихся друг в друга, причиняя ему этим головную боль, какой он не испытывал никогда. Но Гай терпел ее молча ради их чувства математической гармонии.