После подобного заявления никто не возразил ей. Габриэлла привыкла давать указания почти восемьдесят лет и овладела приемами этого мастерства в совершенстве.
Остальные подошли к лестнице и образовали там две небольшие группы, перешептываясь между собой. Дэвид задержался рядом с Фрэнсис.
– Я возвращаюсь к себе в мастерскую, – сообщил он. – Меня ждет работа.
– Работа? – удивилась она.
Он кивнул:
– Да. Я начал рисунок. Портрет. И должен закончить его. Скоро увидимся. Оставайся весь вечер дома. Я тебе позвоню.
Фрэнсис промолчала, и Дэвид рассмеялся, взял ее за руку, с силой сжал, а потом повернулся и торопливо сбежал вниз по лестнице. Фрэнсис подошла к высокому окну лестничной площадки, встала на колени поверх низко расположенного подоконника, чтобы посмотреть на площадь и увидеть, как он уходит. Сгущались сумерки, и уличные фонари желтыми кругами загорелись среди синего марева. Фрэнсис не могла видеть дверь соседнего дома, поскольку она находилась за углом, зато площадь простиралась перед ней. Почерневшие деревья раскачивал ветер, а редкие прохожие низко наклоняли головы, придерживая шляпы. Полы их плащей нелепо липли к ногам или развевались знаменами. Дэвида она не разглядела и решила, что пропустила его уход. И все равно не двигалась, оставаясь в той же позе.
Знакомый пейзаж за окном был привычным и мирным даже в такой момент, когда обычные размышления давались с трудом. В голове Фрэнсис воцарился хаос из страхов и смутных впечатлений, и ей захотелось вновь стать ребенком, который у окна затевает простенькие игры. Например, считает проезжающие мимо автомобили. Это позволило бы загнать новые страхи вместе с прежними далеко в глубину сознания и немного насладиться одним лишь мгновением.
Фрэнсис не заметила, как постепенно разошлись все остальные, как не обращала внимания на проходивших мимо нее сотрудников галереи. Она стояла на коленях и неотрывно смотрела в окно почти двадцать минут, наблюдая за движением транспорта по площади. К реальности ее вернул шум, донесшийся из задней части здания. Первым признаком тревоги стал звон металлического подноса, упавшего на паркет, а потом поднялась суматоха, когда мальчик-рассыльный из офиса оповестил всех о случившемся.
В четверть пятого юноша, посланный мисс Дорсет, постучал в дверь кабинета Мейрика и вошел с подносом, на котором нес чай, бесцеремонно потребованный ранее Лукаром. Он уже приближался к столу, когда разглядел сидевшего за ним мужчину, и поднос выскользнул из его рук.
Лукар был мертв. Это смог сразу понять даже четырнадцатилетний мальчик-посыльный. Самодовольное выражение застыло на лице, и он по-прежнему восседал в кресле Мейрика. Отчетливо виднелась узкая рана в боку, где стальное лезвие проникло ему сквозь ребра, пробило грудину и поразило прямо в сердце. Лукар умер так же, как Роберт Мадригал – мгновенно и не издав ни звука. А орудия убийства, как и в прошлый раз, нигде не было.