– Я не утверждаю, – сказал он, – что Гепен – единственный участник преступления. Он мог быть только сообщником. А уж сообщником он точно был.
– Нет, сударь, он не сообщник, а жертва. О, Треморель большой мерзавец! Теперь вы понимаете, почему он передвинул стрелки? Сначала я никак не мог взять в толк, зачем ему нужно было отодвинуть убийство на целых пять часов. А сейчас все ясно. Убийство должно произойти гораздо позже полуночи, чтобы подозрение окончательно и бесповоротно пало на Гепена, и нужно…
Вдруг Лекок умолк и замер с полуоткрытым ртом и застывшим взглядом, словно его поразила только что родившаяся мысль. Судебный следователь, занятый поиском аргументов в поддержку своего мнения, углубился в бумаги и не обратил внимания на то, что происходит с сыщиком.
– Ну а как вы объясните, – поинтересовался он, – почему Гепен упорно молчит и не желает рассказать, как он провел ночь?
Лекок тут же стряхнул с себя мгновенное оцепенение, но доктор Жандрон и папаша Планта, наблюдавшие за ним с напряженным вниманием, следившие за каждой его даже самой мимолетной гримасой, заметили, как торжествующе блеснули его глаза. Несомненно, он нашел решение стоящей перед ним задачи. И какой задачи! Ведь речь шла о свободе человека, о жизни невиновного.
– А мне, господин судебный следователь, очень понятно упорное молчание Гепена, – отвечал Лекок. – И, решись он сейчас заговорить, я был бы безмерно удивлен.
Г-н Домини явно не понял этого ответа; ему даже почудилось, что в нем таится старательно завуалированная насмешка.
– Во всяком случае, у него была целая ночь, чтобы подумать, – заметил он. – Двенадцати часов вполне достаточно, чтобы выстроить систему защиты.
Сыщик с сомнением покачал головой.
– Даже более чем достаточно. Но даю руку на отсечение, что наш подозреваемый не думает ни о какой системе.
– Раз он молчит, значит, не может сочинить ничего правдоподобного.
– Нет, сударь, нет, – не соглашался Лекок. – Поверьте, он и не пытается. По моему мнению, Гепен – жертва. Повторяю вам, я подозреваю, что Треморель подстроил ему коварную ловушку, в которую Гепен и угодил, причем так основательно, что считает всякую борьбу бессмысленной. Бедняга убежден, что чем больше он будет барахтаться, тем сильнее запутается в сети.
– Совершенно с вами согласен, – подтвердил папаша Планта.
– Подлинный преступник, – продолжал сыщик, – граф Эктор, в последний момент поддался страху, и его смятение свело на нет все предосторожности, которые он придумал, чтобы сбить нас с толку. Но не станем забывать: он человек умный и достаточно хитрый, чтобы изобрести самые гнусные уловки, и вполне свободный от угрызений совести, чтобы исполнить их. Он знает, что правосудию на каждое преступление нужен хотя бы один обвиняемый; не секрет для него и то, что, пока полиция не поймает виновного, она не успокоится, будет вынюхивать и высматривать. Вот он и подбросил нам Гепена, точно так же, как охотник, преследуемый по пятам медведем, бросает зверю перчатку. Может быть, он рассчитывал, что ошибка не будет стоить невиновному человеку головы, а вернее всего, просто надеялся выиграть время. Пока медведь обнюхивает перчатку, переворачивает ее так и сяк, хитрый охотник улепетывает со всех ног и добирается до безопасного места. Это же собирался проделать и Треморель.