– Время позднее, – заметил папаша Планта. – Вы не согласитесь еще раз разделить со мною скромный ужин и воспользоваться моим искренним гостеприимством?
– Мне крайне огорчительно отказывать вам, сударь, но вечером я должен быть в Париже.
– Дело в том… – нерешительно начал мировой судья и остановился, – дело в том, что мне очень хотелось бы увидеться и побеседовать с вами.
– Насчет мадемуазель Куртуа, да? – спросил Лекок.
– Да. У меня возник один план, и если вы согласитесь мне помочь…
Лекок от всего сердца пожал старику руку.
– Сударь, я знаком с вами всего несколько часов, – сказал он, – и, тем не менее, питаю к вам такое же уважение, как если б был вашим старинным другом. Для вас я сделаю все, что в человеческих силах.
– Да, но где мне с вами увидеться? Сейчас меня ждут в Орсивале.
– Давайте завтра в девять утра у меня на улице Монмартр, дом номер…
– Благодарю, тысячу раз благодарю! Обязательно буду.
Возле гостиницы «Бель имаж» они распрощались.
На колокольне святого Евстафия пробило девять, и еще не умолк большой колокол на площади у Центрального рынка, когда папаша Планта добрался до улицы Монмартр и углубился в темную аллею, которая вела к дверям дома номер…
– Могу я видеть господина Лекока? – спросил он у старухи, резавшей говяжье легкое на завтрак трем огромным котам, которые с мяуканьем терлись о ее ноги.
Привратница смерила его изумленным взглядом, в котором сквозила насмешка. Дело в том, что, когда папаша Планта принарядится, он похож на пожилого господина, принадлежащего к самому избранному кругу, а вовсе не на бывшего провинциального стряпчего. И хотя сыщика то и дело навещают представители решительно всех слоев общества, все же его не так уж часто беспокоят своими посещениями старцы из предместья Сен-Жермен.
– Господин Лекок, – наконец откликнулась старуха, – живет на четвертом этаже, дверь напротив лестницы.
Орсивальский мировой судья медленно, едва не с риском для жизни, одолел эту лестницу, узкую, скверно освещенную, скользкую, с темными закоулками и липкими перилами. Он думал о том, какое странное предприятие затеял. Ему пришла в голову одна идея, но он не знал, выполнима ли она, и в любом случае нуждался в совете и помощи полицейского. Для этого ему придется посвятить постороннего в самые сокровенные свои мысли, по сути исповедаться перед чужим человеком. Сердце у судьи тревожно билось.
На четвертом этаже дверь напротив лестницы не походила на остальные двери. Из цельного дуба, массивная, без резных украшений, вдобавок усиленная железными поперечинами, она очень напоминала дверцу несгораемого шкафа. Посередине было крошечное окошко, забранное решеткой, такой частой, что сквозь нее насилу можно было просунуть палец.