Но самой необычной, самой удивительной вещью в комнате была висевшая рядом с зеркалом большая черная бархатная подушечка в форме ромба. В нее были воткнуты булавки с блестящими головками, причем головки эти складывались в буквы, составляющие два слова: Эктор и Фэнси. Эти имена, сиявшие серебряным блеском на фоне черного бархата, привлекали ваш взгляд от самой двери и были прекрасно видны из любого угла.
Судя по всему, то была записная книжка Лекока. Она должна была все время напоминать ему о тех, кого он преследует. И, надо думать, на этом бархате сменилось уже немало имен – он был изрядно посечен.
На письменном столе лежало раскрытое недописанное письмо; папаша Планта склонился над ним, но нескромное любопытство его оказалось тщетным: письмо было зашифровано.
Едва старый судья успел хорошенько все осмотреть, как скрип отворяющейся двери заставил его обернуться. Перед ним стоял человек примерно его лет, с почтенной внешностью, с изысканными манерами, несколько плешивый, в очках с золотыми дужками, одетый в халат из тонкой светлой фланели. Папаша Планта поклонился.
– Я жду господина Лекока… – начал он.
Человек в золотых очках весело, от души расхохотался и радостно захлопал в ладоши.
– Да неужто вы меня не узнали, господин Планта? Присмотритесь-ка внимательнее, ведь это я, Лекок!
Чтобы убедить мирового судью, он снял очки. Пожалуй, глаза были Лекока, голос тоже его. Папаша Планта опешил.
– Ни за что бы вас не узнал, – заверил он.
– Я в самом деле несколько изменил свою внешность. Принял облик начальника канцелярии. Что поделаешь – такое ремесло! – Пододвинув гостю кресло, он продолжал: – Приношу вам глубочайшие извинения за то, что при входе вы подверглись столь дотошному допросу. Поверьте, я и сам не рад, что вынужден прибегать к подобным предосторожностям. Я вам уже рассказывал, каким опасностям подвергается моя жизнь; даже дома я не могу быть спокоен. Не далее как на прошлой неделе является посыльный с железной дороги и говорит, что ему велено доставить мне пакет. Жануй – это моя служанка, она провела десять лет в Фонтевро[16], так что нюх у нее первоклассный, – не заподозрив ничего худого, впускает его. Он протягивает мне посылку, я уже готов ее взять, как вдруг – пиф-паф! – раздаются два выстрела. В посылке был револьвер, обернутый в клеенку, а мнимый посыльный оказался беглым каторжником из Кайенны, которого я арестовал в прошлом году. Да, я чудом остался жив!
Эту ужасную историю он рассказал беззаботным тоном, словно речь шла о самом заурядном событии.
– Однако, – перебил он сам себя, – было бы крайне глупо морить вас и себя голодом в ожидании рокового удара. – Он позвонил, явилась усатая дама. – Жануй, – сказал он, – подавай завтрак на две персоны и вино получше, да поторопись.