Тут же с бесконечными предосторожностями он поднял часы и перенес их на прежнее место на каминной полке, стараясь при этом установить их как можно ровнее. Стрелки по-прежнему показывали три часа двадцать минут.
– Двадцать минут четвертого, – бормотал Лекок, подсовывая под основание часов клинышек. – Черт побери, разве в это время кто-нибудь станет пить чай? И тем более убивать людей – в разгар-то июля, когда уже вовсю светает!
Не без труда он открыл крышку циферблата и передвинул большую стрелку на половину четвертого. Часы пробили одиннадцать.
– Прекрасно! – торжествующе вскричал г-н Лекок. – Вот мы и добрались до правды. – Он извлек из кармана бонбоньерку с портретом, проглотил алтейную пастилку и заключил: – Шутники!..
Зрители были потрясены простотой этой проверки, до которой никто не додумался. Г-н Куртуа восхищался больше всех.
– Этому ловкачу хитрости не занимать, – шепнул он.
– Ergo[5], – продолжал Лекок, знавший по-латыни, – мы имеем дело не со скотами, как я чуть не заподозрил вначале, а с негодяями, которые не только ножом умеют махать. Надо отдать им должное, свое преступление они обдумали скверно, но все-таки обдумали: доказательство налицо. Они надеялись сбить следствие с толку, введя его в заблуждение относительно времени убийства.
– Мне не вполне ясно, зачем это им понадобилось, – осторожно заметил г-н Куртуа.
– Это же очевидно, – возразил г-н Домини. – Убийцам было выгодно внушить нам, будто преступление произошло после отхода последнего поезда в Париж. Гепен мог, расставшись со своими попутчиками в девять часов на Лионском вокзале, к десяти вернуться сюда, убить хозяев, похитить деньги – благо, он знал, что они у графа де Тремореля есть, – и последним поездом вернуться в Париж.
– Превосходная гипотеза, – сказал папаша Планта. – Но почему же тогда Гепен не добрался до Батиньоля и не пошел к Веплеру, где были его друзья? В этом случае у него, начиная с определенного времени, было бы хоть какое-то алиби.
С самого начала расследования доктор Жандрон уселся на единственный уцелевший в спальне стул, размышляя, что за внезапное недомогание заставило побледнеть папашу Планта, когда упомянули костоправа Робло. Объяснения следователя вывели его из задумчивости. Он встал.
– Есть еще одно обстоятельство, – сказал он. – Перестановка стрелок, весьма полезная Гепену, оборачивается против его сообщника Подшофе.
– Однако может статься, – ответил г-н Домини, – что мнения Подшофе никто не спрашивал. Что до Гепена, то у него, надо думать, были веские причины не идти на свадьбу. Смятение, охватившее его после убийства, выдало бы его больше, чем отсутствие на свадьбе.