– Чего же больше? – удивился доктор.
– Лишнее доказательство никогда нелишне, сударь, тем паче что я вечно сомневаюсь. Когда господин мировой судья на минутку оставил меня, я поинтересовался у камердинера Франсуа, знает ли он, сколько у его хозяина пар обуви. Франсуа ответил, что знает, и провел меня в чулан, где она хранится. Там недоставало сапог из зеленой юфти, которые, по утверждению камердинера, граф обул утром. Кроме того, исчез синий галстук в белую полоску, восьмого июля с утра бывший на шее графа.
– Вот вам, – воскликнул папаша Планта, – неоспоримое подтверждение верности ваших предположений насчет туфель и фуляра!
– Мне тоже кажется, – согласился сыщик, – что в известной степени мы уже восстановили факты и можем двигаться дальше. Давайте попробуем установить события, которые определили…
Уже несколько секунд Лекок, продолжая говорить, исподтишка наблюдал за садом. И вдруг, ни слова не говоря, со стремительностью и ловкостью кошки, подстерегшей мышь, он вскочил на подоконник распахнутого окна и выпрыгнул в сад. Почти тотчас же доктор и папаша Планта услышали приглушенный вскрик, проклятье и шум борьбы.
Они кинулись к окну. Только-только начало светать, листва деревьев трепетала под свежим утренним ветерком, в белесом тумане летней ночи, наплывавшем от реки, все предметы казались зыбкими и неясными.
На газоне под окнами библиотеки доктор и мировой судья увидели двух человек, вернее, два силуэта, которые топтались на месте, размахивая руками. Каждые несколько секунд раздавался глухой, чавкающий звук – это кулак с размаху наносил удар по живой плоти. Внезапно оба силуэта слились воедино, снова разделились, потом опять слились; один из дерущихся упал, поднялся и снова рухнул.
– Не беспокойтесь, господа, – прозвучал голос Лекока, – прохвост у меня в руках.
Стоявший человек, по всей видимости, Лекок, наклонился, и тут борьба, было закончившаяся, вновь возобновилась. Лежавший на земле защищался с энергией отчаяния. Посреди газона его тело казалось большим темным пятном, в воздухе мелькали ноги, которыми он отбивался от сыщика. Был момент, когда ни доктор, ни папаша Планта не могли разобрать, кто из двоих Лекок. Оба были уже на ногах и сцепились в драке. Вдруг раздался вскрик боли и следом возглас:
– А, мерзавец!
Ему буквально вторил истошный, душераздирающий вопль, и голос Лекока с издевкой произнес:
– Я решил привести его, чтобы он засвидетельствовал вам свое почтение. Посветите нам, пожалуйста.
Врач и мировой судья бросились к лампе. Как обычно, следствием поспешности явилось замешательство, и когда доктор Жандрон схватил наконец светильник и поднял его, дверь резко распахнулась.