– Господа, представляю вам, – сообщил сыщик, – мэтра Робло, орсивальского костоправа, торговца лекарственными травами для прикрытия и отравителя по призванию.
Папаша Планта и доктор Жандрон были так ошеломлены, что слова не могли вымолвить. Перед ними действительно стоял Робло и двигал вывихнутой челюстью, тщетно пытаясь ее вправить. Противник поверг его с помощью того сокрушительного удара коленом, который является наилучшим способом обороны и ultima ratio[6] худшей разновидности парижских ночных бродяг.
Но не явление Робло, достаточно, впрочем, необъяснимое, так поразило судью и его друга. Их потряс облик человека, который железной рукой поддерживал бывшего подручного доктора Жандрона и подталкивал его вперед.
У этого человека был голос Лекока, его сюртук, его галстук с претенциозным узлом, его цепочка из белокурых волос, и тем не менее то был не Лекок. В окно выскочил блондин с пышными бакенбардами, а через дверь вернулся брюнет с гладким бритым лицом. Выскочил человек в летах, чья подвижная физиономия могла по воле ее хозяина выглядеть и дурацкой и умной, а вошел красавец лет тридцати пяти: в глазах благородство, верхняя губа чуть подрагивает, великолепные черные вьющиеся волосы оттеняют матовую бледность кожи, обрамляя волевое лицо. На шее у него чуть ниже подбородка была кровоточащая рана.
– Господин Лекок! – воскликнул папаша Планта, обретший наконец дар речи.
– Он самый, и на этот раз, только на этот, подлинный, – ответствовал сыщик и, двинув как следует плечом костоправа, приказал: – А ну вперед!
Робло, как подкошенный, рухнул в кресло, но Лекок все равно не отпускал его.
– Да, этот мерзавец сорвал с меня мои белокурые прикрасы, – пояснил он. – Благодаря ему и вопреки своему желанию я появился перед вами в естественном виде, и теперь вы знаете мое лицо, каким даровал мне его Творец. – Лекок беспечно повел плечами и добавил не то раздосадованно, не то шутливо: – Да, таков подлинный Лекок, и скажу без преувеличений, что кроме вас таким его знают лишь три человека: двое верных друзей и одна женщина, увы, не столь верная, о которой я вам недавно рассказывал.
Папаша Планта и доктор так настойчиво и с таким недоумением смотрели на него, что он вынужден был объясниться.
– А чему вы удивляетесь? Жизнь человека моей профессии отнюдь не мед. Защищая общество, подвергаешься опасностям, и за это наши современники обязаны нам если уж не восхищением, то хотя бы уважением. Меня приговорили к смерти семь самых опасных во Франции злодеев. Я поймал их, и они поклялись, что я умру от их руки, а они – люди слова. Где они сейчас? Четверо в Кайенне, один в Бресте