Пленный сидел уныло, обхватив толстыми пальцами колени и сосредоточенно рассматривал носки своих замысловатых «бурок» — хлипкого подобия валенок, внизу чуть обтянутых кусочками кожи.
Молчание нарушил Нарыжный. Он пытливо посмотрел на пленного, потом отрывисто сказал мне:
— Спроси-ка у него, что он сейчас думает? По-честному только пусть отвечает. А если не хочет, может не говорить.
Шнитке выслушал вопрос. Ответил не сразу. С шумом выдохнул воздух из своих надутых барабаном щек и сказал:
— Скажу я правду. Только ответ длинный будет.
— Ничего, — проговорил Нарыжный, — время у нас пока есть. Вот и послушаем.
И Шнитке начал:
— Сейчас я вспомнил свою компанию. В нашем городке мы много лет подряд собирались вместе: владелец ликерной фабрики, хозяева радиомастерской, продовольственного магазина, прачечной-химчистки и я.
Пить пиво собирались каждую неделю в ресторанчике гостиницы «Белый олень». Ну, разумеется, владелец гостиницы тоже был в нашей компании.
Следовательно, шестеро нас было. Вспоминаю, как мы за Гитлера глотки драли. Ведь фюрер обещал нам, мелким предпринимателям, помощь и защиту от крупных монополий, концернов, снижение налогов, дешевые кредиты.
Вначале казалось, что дела у нас действительно лучше и лучше идут. Когда началась в тридцать девятом году война с Польшей, а потом и на Западе, то товары пошли в Германию потоком, и нам, конечно, немало перепадало. Мы не задумывались, откуда зерно, сало и другое берется. У нас есть, нам хорошо — и это самое главное.
Но «хорошо» продолжалось недолго. Наших сыновей призвали в армию, в сорок первом и до нас добрались: сначала одного призвали, потом другого. Оставшиеся, если и собирались в «Белом олене», то о фюрере и войне старались не говорить. Пили пиво, играли в карты и болтали о пустяках. А думали каждый об одном: «Только бы не меня следующего призвали». Но призвали в конце концов всех. Кого после боев под Москвой, меня — после Сталинграда. Трое из нашей компании уже убиты в России. Теперь вот и я в плену.
А хозяева концернов, кого Гитлер обещал к рукам прибрать, сидят себе в Германии, в тылу, в таких бомбоубежищах, что им никакой налет не страшен. А нас всех — на фронт.
Шнитке со злостью даже кулаком стукнул по своему жирному колену. Потом мотнул головой и добавил:
— Впрочем, что теперь жаловаться. Гитлер нас обманул, но мы и хотели быть обманутыми. Когда богатства Европы текли в Германию, мы радовались, чуть не до потолка прыгали. Сами и виноваты, что теперь война на пороге самой Германии.
Шнитке говорил о том, что особенно подавленное состояние у солдат родом из Восточной Пруссии и Померании. Они высчитывают, сколько километров осталось советским войскам до их мест.