Но вот однажды, метельным февральским утром, в маленький домик на тихой московской окраине пришло письмо в самодельном конверте из рыжей оберточной бумаги.
Кое-как прочитав письмо, половину не разобрав из-за навернувшихся на глаза радостных слез, Настасья Семеновна накинула коротенькую шубейку и, попросив соседку приглядеть за ребятами, побежала в мастерские к мужу.
Франц Павлович готовил шихту, когда ему сказали, что его спрашивают. Он слез с бункера, прислонил лопату к стене и пошел навстречу Настасье Семеновне.
— Ну чего, сорока, припрыгала? — встретил он жену, улыбнувшись в ответ на ее счастливую улыбку.
— Николенька наш жив-здоров, письмо прислал! — сказала Настасья Семеновна, доставая заветный конверт. А слезы снова наполнили ее глаза и потекли по щекам.
— Ну вот, жив-здоров, говоришь, а сама ревешь. Пойдем-ка лучше почитаем, что он там пишет. — И Франц Павлович, обняв жену за плечи, повел ее в глубь ваграночной.
Пройдя мимо пышущей жаром топки, они сели на перевернутую тачку под бункером.
Дорогие мои родные, — писал Николка, — посылает вам привет из Уфы ваш сын Николай. Сообщаю вам, что я жив-здоров и даже вырос на целый вершок. Живу я сейчас в Уфе. Наш заведующий Петр Иванович ездит и собирает ребят, которые по деревням разбежались. Я тоже жил в деревне у тети Кати и бабушки. Они мне теперь как родные. Есть у них еще Кит, ему двенадцать лет, он хороший товарищ. А в деревне я не зря жил, теле Кате и бабушке в хозяйстве помогал. Я теперь всю крестьянскую работу узнал: и косить и жать умею. Скоро мы увидимся. В Москву обещают отправить нас поездом. Как же я по всех по вас соскучился. Живете вы там голодно, наверно; ничего, я пуд ржи привезу — бабушка дала мне на дорожку.
Целую вас крепко. Ваш сын Николай Гастелло.
… Месяц спустя, когда солнце растопило сугробы и в маленьких садиках возле домов появились черные проталины, в один из тихих прозрачных вечеров Франц Павлович возвращался с работы. Он быстро шел, не обращая внимания на встречных. Вдруг кто-то цепко схватил его за рукав. Он обернулся:
— Микола?!
Конечно же, это был он. Франц Павлович подхватил сына под локти и поднял его вместе с мешком, который был у него за плечами.
— Да какой же ты ладный стал, сынок! Откуда ты, Коленька?
— С поезда. Меня отпустили, потому что вы тут близко живете.
— А мать-то, мать как обрадуется! — Франц Павлович бережно опустил сына на землю. — Домой, скорей домой!