Родичи, переговариваясь обо всем, спешили к столу. Вот мой дед Валентин уселся рядом. Вот отец – широко улыбаясь в густую кучерявую бороду – вытирает руки и присаживается на крепкий стул. Память Томаса услужливо подсказывает, что стул сколочен был им же. Мой отец – плотник Бернард – целыми днями делает в своей мастерской мебель. Когда-то в детстве я, оказывается, любил наблюдать за его работой, играя рядом с вкусно пахнущей деревянной стружкой. Моя мать – Камилла – смотрит за хозяйством, ухаживает за всеми нами. Вот даже за стол, к примеру, всегда садится последняя, проверяя каждому ли из ее «оболтусов» хватило столовой утвари.
Дед с отцом уже забарабанили деревянными ложками по мискам, полным теплой похлебкой, а я обратил внимание на еще два пустых места. Одно для матери – вон она у печи еще крутится, а второе для кого? Ответив заставил себя долго ждать – дверь резко распахнулась, и в проеме показался улыбающийся светловолосый парень. Мой брат, как я вспомнил:
– О! Серафим! Вот и ты, присаживайся! – встрепенулась мать, указывая моему брату на свободный стул, – Сегодня у нас мясная похлебка. У тебя, как я поняла, был тяжелый день, да?
Серафим чмокнул мать в щеку, и, быстро пожав руку деду и отцу, прыгнул на свободное место и начал рассказывать:
– Ну да… Сегодня еще одного одержимого ребенка пришлось отдать очищающему огню Спасителя…
Я слушал брата не дыша, боясь поднять от своей тарелки взгляд. Также что было сил старался съесть хоть ложку этой самой похлебки. Вашу ж мать!
Руки трясутся! Лишь бы никто не заметил… Поднял взгляд – всем было не до меня, всё внимание доставалось Серафиму, который продолжал рассказ:
– Шестилетний сынишка портнихи начал себя вести больно странно. Мать сама к нам пришла, говорит малой уже неделю как в кровать под себя не дует, резко книжками стал интересоваться, всякие хитрые вопросы задавать не по уму – не мешало бы проверить его… Целый день вместе с другими инквизиторами мурыжили мальчишку всякими вопросами и тестами – тот плакал, дурачка из себя строил, но ничего у него не вышло! Сами знаете, какой опыт у Главного Инквизитора. Он чертей как будто за версту чует! Он то и отдал приказ сжечь сына портнихи…
Мать, выслушав Серафима, наконец уселась на свое место и, после недолгих причитаний на тему «сколько еще это все продлится, сохрани нас Спаситель» также забарабанила ложкой по миске.
За столом повисла тишина, прерываемая изредка мамкиными причитаниями, или шумным уханьем деда над горячей едой. Крепко ущипнув себя под столом, я старался не отставать – как никак мой дорогой братец инквизитор, и показывать ему, что мне резко поплохело от его рассказа, кажется, не стоит. Как говорится, жрем и радуемся.