Несмотря на протесты писателя, Хойкен хотел сам потащить чемодан. Он терпеть не мог чемоданы на колесиках. Изначально они были придуманы для старух. Сейчас же половина платформы была заполнена этими тарахтящими колымагами, которые занимали всю дорогу. О чем он должен говорить и в каком ключе? Хойкен выбрал не очень громкий тон. Поблагодарил Ханггартнера за его приезд, упомянул о встрече с братом и сестрой прошлым вечером. Теперь он должен перевести разговор на проблему преодоления кризиса. Говорить нужно серьезно и сдержанно. Вильям должен понять, что машина концерна, несмотря ни на что, продолжает работать наилучшим образом. Выражать свои мысли нужно три, максимум четыре минуты, а затем дать слово Ханггартнеру. В присутствии писателей никогда не следует долго рассуждать самому, первую скрипку должен играть автор. Он кашлянул, и Ханггартнер тут же завелся. Он сказал, что не мог усидеть дома, так как инфаркт его старого друга поразил его в самое сердце.
— Я позже упрекал себя, Вильгельм, за то, что позвонил тебе, — сказал Хойкен.
— Упрекал? Я прошу тебя, не говори так! Ты поступил как сын своего отца, он поступил бы точно так же, — ответил Ханггартнер и взмахнул правой рукой, как будто дирижировал своим маленьким оркестром из эмоций. На своих встречах он тоже без конца рубил и разгребал руками воздух. Иногда это выглядело так, словно он хотел очистить свои тексты от ненужной шелухи, чтобы сделать их привлекательными. Следует отдать ему должное, он не принадлежал к числу авторов, которые исполняют свои произведения так вяло, как будто им все безразлично. Большинство старых авторов являются на удивление хорошими, профессиональными чтецами. Многие из них считают образцом Томаса Манна и читают свои произведения в кругу семьи.
— Мне нужно было подождать, — возразил Хойкен. — Я должен был дать тебе время свыкнуться с плохой новостью.
Ханггартнер шел рядом с ним энергичным, решительным шагом. До ресторана было совсем недалеко, и брать такси не было смысла. Сейчас писатель казался Хойкену взволнованным и импульсивным. «У Ханггартнера написано», — иногда говорил отец, подразумевая, что Вильгельм никогда не прекращал писать. Он был романистом и писал обо всем, что видел. Это означало, что он не выбирал тему и не знал отдыха, как лирик, который каждое наблюдение крутит так и эдак перед тем, как оно выйдет из-под его пера в виде стихотворных строчек. Однако постоянное внутреннее сочинительство сделало Ханггартнера беспокойным и раздраженным, особенно тогда, когда оно не выливалось в какое-нибудь произведение. История с инфарктом отца была настолько неординарной, что Вильям никак не мог определить ее тему, чтобы упрятать в один из ящиков своей обширной картотеки.