Он бы окружил себя сейчас всем, что можно слушать. Хойкену хотелось музыки, но в ресторане Клаудио Марини ее не было. Старые господа ее не любили, и это, в сущности, тоже было нормально. Но сейчас, в этот момент, Георг хотел, чтобы его искушали дальше. Песнями, лагунами, угасающей осенью.
Ханггартнер взял черновики и подтолкнул их к Хойкену.
— Прошу, — сказал он, — взгляни сам.
Это были толстые неподписанные тетради. От частого употребления их края стали засаленными. Внутри находились записки Ханггартнера, написанные разборчивым, но некрасивым почерком. Он писал шариковой ручкой. Хойкен подумал, что его не волнует то, что шариковой ручкой пишут только дилетанты, которые могут писать еле-еле, — ремесленники или малограмотные. Удивительно, как его не раздражал этот почерк. Должен же он видеть, что из-за неопрятного письма многие буквы были смазаны и голубая паста оставляла там и сям жирные блестящие кляксы. «Я и счастье — между этими двумя словами лежит пропасть», — тихо прочитал Хойкен и продолжал листать дальше. Записи были короткими и отделялись друг от друга чертой. Почему он показал ему это словесное месиво, чего он хотел? Хойкен чувствовал, что Ханггартнер внимательно следит за ним и понимает, как постепенно в нем просыпается издатель и начинает что-то подсчитывать и о чем-то догадываться.
— Мои дневники, — тихо сказал Ханггартнер, — хроника моей жизни.
Хойкен хотел тут же возразить, что это что угодно, только не дневники, но, к счастью, вовремя удержался от реплики. Это не дневник, а записная книжка, чтобы записывать, а потом использовать эти заметки в своих романах. Ханггартнер хочет назвать их дневником, потому что дневник продается, а записная книжка практически никогда. И вообще, кто печатает дневники еще при жизни? Как может волшебник слова в почтенном возрасте рыться в старом хламе, когда свежий товар для продажи закончился?
Клаудио притащил третью бутылку, но тут Хойкену пришла в голову мысль получше.
— Клаудио, я думаю, мы изменим решение. Три бутылки «Barbera» — это, должно быть, слишком. Заказывал же отец иногда шампанское, какой-то особенный сорт…
— Очень необычная марка, господин Хойкен, и ваш уважаемый отец пил его только в совершенно особых случаях. Речь идет о «Veuve Cliquot Rosé», — сказал Марини.
— Когда он бывал здесь со своими женщинами, он наверняка заказывал это шампанское, — Хойкен улыбнулся. — Я, во всяком случае, никогда не пил с ним ничего подобного.
— Вы правы, — ответил Марини. — «Veuve Cliquot Rosé» он заказывал только тогда, когда с ним были очень красивые женщины.