От слов Степана младшего брата знобило, скользкий холодок, словно струйка студеной воды, пробирался за ворот, неприятно щекотал, прокатываясь по позвонкам.
Дмитрий решительно поднялся на ноги, достал веревку и торопливо обвязал себя одним концом.
— Пойдем все разом. Вяжись одной веревкой.
— Ты што? Всех решил погубить? — завопил Степан.
— Вспомните завет отцовский!
Если знал бы отец, что идут на верную погибель три сына его, преданные клятве, лег бы костьми на их пути, грудью загородил бы дорогу, но шагу не дал бы шагнуть дальше.
Не было рядом с ними отца, было здесь только отцовское упорство, перелитое в характер старшего сына. Крепко стоят на ногах братья, связанные одной веревкой. Каждый шаг дается с трудом, стоит многих капель пролитого пота. Как струна натянута пенька. Дмитрий осторожно передвигает одну ногу, всем корпусом наклоняясь вперед, и рывком делает шаг. Братья повторяют его движения. Никак нельзя ослабить живую нить, связывающую трех человек воедино: могучий напор воды, яростную силу потока могут сдержать только общие усилия. Каждого в отдельности стихия поборет без сопротивления, сожмет в своих леденящих объятиях, расслабит волю и швырнет с силой, отдавая на растерзание алчущим новой жертвы камням. Шаг за шагом, медленно, как в сплошном тумане, когда идешь на ощупь, продвигаются три человека. Вода доходит до пояса, подступает к груди, тянется к заплечным мешкам, где порох, соль, спички. Идущий впереди протягивает руки к скользким каменным глыбам, обходит их, цепляясь негнущимися пальцами за малейшие шероховатости. За скользкими глыбами напор потока ослабевает, под их прикрытием короткая передышка — и снова тяжелые медленные шаги, словно люди идут не по воде, делающей шаги невесомыми, а волочат на ногах тяжелые, как пушечные ядра, ножные кандалы на многоверстных сибирских этапах.
Две пары женских глаз уставились на Кухтаря с изумлением и испугом. Ни мать троих сыновей, ни невеста одного из них еще не знали, что случилось с золотоискателями. Но, видя перед собой еле живого старика, чуть ли не на четвереньках приползшего к крыльцу дремовского дома, без своих спутников, без лошадей и поклажи, женщины почувствовали недоброе. И если у старшей сердце заныло сразу о троих, младшая шептала слова, моля господа бога отвести беду от одного.
— Беда, хозяюшка, — прямо глядя в глаза Галине Федоровне, с трудом выдавил из себя Кухтарь.
— Сыны где? — строго спросила хозяйка.
— За сынов не скажу, а лошади сгинули.
— Что ты мелешь, старик? Где мои соколы?
— Дедушка, что с Митей? — заголосила Дунюшка.